Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника
Шрифт:
Тут грохнуло что-то, и все!..
– Что «все»?
– Перевоплотились мы! – с народным отчаянием взвыл Колобок.
– М-да, страшная какая-то сказка получается, – я сочувственно покачал головой.
– Какая сказка – триллер это! – всхлипывая, продолжил Колобок. – Представляешь, только я стал приходить в себя от этого кваску хмельного, только глаза открываю – смотрю, а я круглый, ног-рук нет, на тарелке лежу, а надо мной стоят Леший, Соловей-Разбойник и Волк.
У всех стопки водки налиты,
А Соловей-Разбойник заржал и говорит: «Я тоже поговорку про родственников знаю: «Голодной куме – хлеб на уме».
Я как в параличе на тарелке лежу и Волку подмигиваю – ведь это моя последняя надежда.
– Венедиктов, – шепчу я ему еле слышно, – ты же интеллектуал, педагог, историк – что же ты до серого зверя опустился?! Спаси меня, ведь эти гады под свои поговорки меня сейчас сожрут!
А он мне в глаза смотрит и говорит: «Голода словами не переспоришь – так сказал Менандр!»
Соловей-Разбойник – это Олевский, радист наш, на него вырячился и спрашивает: «А кто это, Менандр?»
А Волк так, с издевочкой, отвечает: «Я вам, Тимур Владимирович, постоянно в полете книги хорошие давал читать, но вы все время в своем «Фейсбуке» сидели и познакомиться с лучшими образцами мировой культуры вам было недосуг. Позор, сударь! А Менандр, чтобы вы знали – это древнегреческий драматург, один из создателей новой аттической комедии, родился около 343 до н. э. в Афинах, в богатой аристократической семье. Я его в подлиннике на греческом по вечерам читаю. Прелестнейшая, скажу вам, драматургия. Тонкая и интеллигентная!..»
– Ну, хорошо, Алексей Алексеевич, так что мы, в свете вашего Менандра, с Колобком-то делать будем? – спрашивает Соловей.
– Как, «что»? – говорит Венедиктов. – Рвите его, падлу, на куски, пока старуха не вошла!..
Леший ножом замахнулся и р-раз им мне в бок!
Но тут старуха, к счастью, в избу влетела, нож из рук Лешего вырвала и пинками их, пинками из избы! Идите, кричит, работать!..
Крупные слезы из глаз хлебного изделия вновь покатились по ароматной корочке.
– Не плачь, размокнешь, – попытался я утешить Колобка, впрочем, безуспешно.
– Мне-то уже все равно, – плакал он. – Меня либо товарищи по профессии сожрут, либо кот Василий – он грозился перейти на мучное, если кошачий корм не подвезут.
Я вдруг понял, что меня от перевоплощения спасло только чудо. Причем, учитывая, что Волки и Колобки уже разобраны, то я, видимо, проснулся бы какой-то пупырчатой жабой в короне.
И сидела бы эта жаба в пруду, пересчитывая свои бородавки и тщетно ожидая, что ее кто-то поцелует…
– Хорошо, – вздохнул я, – так где сейчас остальные?
– По участкам. Лешка Осин –
Я пытался обдумать ситуацию, но мысли лезли в голову с трудом.
– М-да, значит, Осин – Леший? Не узнал, не узнал… Тебя узнал, а его нет. По его бороде понял, что дело тут не чисто, но в лицо не узнал…
– Зарос он, – посочувствовал Лешему Колобок. – Старуха бритву забрала, сказала: «Будем ближе к природе. А то еще зарежетесь или Колобка пырнете по жадности». Понимаешь, у меня начался Стокгольмский синдром – с одной стороны я у старухи в плену, но с другой – она моя последняя надежда! Мне к психиатру надо, Сережкин…
– Хорошо, – я продолжал обдумывать ситуацию, – а почему вы от меня прятались?
– Старуха приказала, – хлебный шар всхлипнул. – Деспотичная она. Если, сказала, ты из-за нас догадаешься, что происходит, то пойдут клочки по закоулочкам.
– Какие клочки? – не понял я.
– Наши, наверное, – грустно предположил Колобок.
– Да, веселая бубушка, – отметил я. – И чем вы тут занимаетесь?
– Перевоплощаемся помаленьку, тексты разучиваем, сказки играем в лицах перед детьми – тут каждый день экскурсии. Кормят в принципе хорошо – три раза, плюс полдник. Меня свежей мукой посыпают, чтобы к траве не прилипал. По вечерам кота слушаем – старуха говорит, что это ликвидирует наши духовные прорехи.
– А что, Василий работает? – удивился я.
– Еще как, – восхищенно цокнул языком Колобок. – Он сначала цепь на дуб вешает, потом идет направо и песнь заводит, а потом идет налево и сказку говорит. Представляешь, огромный кот – килограмм сто двадцать, а по цепи бегает как пушинка!
– И долго тебе Колобком быть?
– Во вторник теорию сдаем старухе. Тема – «Образы природы в сказках Пушкина». А потом, к концу недели, практический экзамен – играем «Машу и Медведя». Я – Медведь, а Олевский – Маша.
Мне представился Олевский в роли Маши…
– Смеешься?! – зашипел Колобок. – Лучше бы помог людям!
– Нечего было окурки на траву бросать, – жестко сказал я.
– Забитые мы, запуганные, – вдруг запричитал Варфоломеев. – Анисимову русалку подсунули, а у Венедиктова раздвоение личности!..
– В каком смысле?
– Пока день на дворе – все о политике и об истории рассуждает, а потом, как луна на небе появляется, так он на нее выть начинает. Тоска, говорит, в этой глуши – после смерти Махатмы Ганди и поговорить не с кем. Да и прав он – не с нами же ему разговаривать.