Улыбайлики. Жизнеутверждающая книга прожженого циника
Шрифт:
Когда в Риме я ходил по Форуму или стоял в очереди за билетами в Колизей, я все время щупал камни. Я видел на них бороздки обработки и мысленно благодарил неизвестных мне мастеров за их великую работу.
Я гладил выщербленные ветром и непогодой колонны и мысленно обращался к неизвестным каменотесам, уверяя их, что сейчас их колонны не хуже, чем были тогда, и что я благодарен этим каменотесам за то, что они дали мне почувствовать, что такое время.
Вот почему я не люблю понятие «старые вещи», ибо мы говорим «старые», имея в виду «ненужные».
Я знаю,
Я до сих пор храню зеленое пальто моей мамы, которое она носила в молодости, когда мне было пять-шесть лет. Это пальто я храню не за его красоту или участие в какой-то революции, как пальто Ленина.
Оно хранится, потому что настоящее, и до сих пор хранит аромат духов «Вечер», которые очень любит моя мама и которые я всегда ощущал, утыкаясь в подол пальто, когда она приходила вечером с работы.
И ощущая этот аромат, мне кажется, что мама совсем молода, а я подбегаю к ней в колготках и шортах со шлейкой через плечо, чтобы они не спадали.
И в руках у меня все та же машинка с отломанными колесами – железный фургончик с надписью «Хлеб», который я, засыпая, возил по подушке, а потом клал под одеяло, чтобы, пока я сплю, он никуда не уехал..
Крест и картошка
Наверное, вы наблюдали по телевизору подобную рекламу.
Она может рекламировать что угодно, но принцип ее один – бархатистый голос после показа товара крупным планом игриво воркует: «Чудо технологий! Новый телевизор “4D” нашей разработки – пожалуй, лучший телевизор в мире!»
Конечно вам становится интересно, кто именно решил, что это лучший телевизор.
У вас есть три варианта:
Это решили те, кто его производит.
Так решили те, кто его рекламируют.
И третий вариант – так считают те, кто оказался настолько смелым, что смотрел на нем фильм.
Но подтвердить свое мнение они не могут, потому что сразу после просмотра были отправлены в больницу со сложным вывихом глаз, причем всем коллективом.
Однако когда вы смотрите эту рекламу в сотый раз, то замечаете ссылку внизу кадра, в которой сообщается: «По версии такого-то журнала».
Подобный рекламный ход гениален!
Конечно вы не будете проверять, что именно писал упомянутый журнал, тем более что его название мелькнуло на экране с космическим свистом, а сам журнал выпускается в одном экземпляре, который успешно потерян.
Но в голове у вас остается ощущение, что кто-то, крайне авторитетный, сказал об этом телевизоре, что он лучший.
Подобная реклама вызывает у меня тошноту, но сам слоган мне нравится. И я даже готов его немедленно употребить, правда, по другому поводу.
В моем случае реклама будет звучать так:
«Город Львов – пожалуй, самый красивый город в мире!»
И вам не нужно искать никаких сносок, чтобы узнать, по чьей версии он самый красивый.
Это моя версия.
Я там родился и вырос, поэтому спорить со мной бесполезно.
Когда-нибудь я напишу толстую книгу, в которой расскажу,
Думаете, не могут?
Легко!
И одна история из моего детства имеет прямое отношение к этой главе.
Дело было в середине 60-х, когда я, младший школьник, ехал с мамой на трамвае.
Я обожал львовский трамвай.
Во Львове трамвай ходит по узкоколейке, и я любил наблюдать прибывающий вагон, который подлетал к остановке на огромной скорости, так мне тогда казалось. В те времена еще ходили крохотные, довоенные, то ли польские, то ли немецкие вагоны и, даже в моем детстве, они уже были старые. Вагоны были сделаны из дерева, и на резких поворотах колеса оставались на рельсах, а сам деревянный корпус вагона угрожающе наклонялся вместе с пассажирами.
А еще я любил львовский трамвай за вагонный ритуал.
Там, где трамвайные пути лежали одноколейкой, на конечной остановке, вагоновожатый, который рулил вагоном в одном его конце, легко снимал управляющие накладные рычаги со своих мест, гордо шел через вагон, преисполненный ощущением своей миссии, и, проследовав в его противоположный конец, насаживал рычаги на такие же штыри, соединенные с управлением.
Потом он дергал за звонок, и трамвай отправлялся в обратном направлении.
Точно такое делают в метро или в электричках, но там вы этого не видите. А тут все происходит на ваших глазах. И позже, когда вагон тронется в путь, вы можете протиснуться на заднюю площадку и стоять на том самом месте, где только что был вагоновожатый. Вы можете сесть на его высокий металлический стульчик и, уважительно трогая металлические штыри и глядя на убегающие рельсы, представлять себе, что это именно вы ведете вагон, только почему-то задом наперед.
Я очень уважал львовских вагоновожатых.
У всех людей было одно рабочее место, а у них – два.
Я смотрел, как они легким нажатием на рычаг приводят в движение трамвай, набитый людьми. И хотя проезд стоил очень дорого – три копейки, я ездил на трамвае пять раз в день, выделяя пятнадцать копеек из своего скудного бюджета на кино и честно отдавая их на конечных остановках строгим кондукторам, с горечью наблюдая, как мои три копейки превращаются в хрустящий билет с оторванным неровным краем.
Так вот, в тот день я ехал с мамой на трамвае по Привокзальной площади, мимо костела Святой Эльжбеты.
Мы с ней ежедневно проезжали мимо этого великолепного строения, и главной моей мечтой было попасть внутрь, потому что мама говорила, что там стоит огромный орган.
Но это были 60-е годы двадцатого века – разгар воинствующего атеизма, и костел всегда был закрыт, хотя власти приспособили его огромный подвал к текущему моменту – там хранили запасы картошки для всего города.
Перед входом в костел, слева и справа, стояли специальные плоские камни, с двумя выдолбленными продолговатыми углублениями. Тот, кто хотел помолиться, становился на колени в эти углубления.