Улыбка Авгура
Шрифт:
Нибыла. Я проиграла. С треском.
А дело было так. Сначала "тройка"; с легкостью закатила четыре шара подряд, лишая меня возможности поработать кием, и споткнулась только на пятом ударе. Со свойственной мне подозрительностью я решила, что он сыграл в поддавки, потому что такой детский шар даже я смогла бы достать. Но раздумывать над странной тактикой "тройки"; было некогда - долгожданный ход перешел ко мне. Поначалу все складывалось хорошо, и мой "полосатик"; покатился точно в цель - е-хо! Но потом случилось ужасное. Мой шар влетел в черный и отправил его в лузу вместо себя. Амба.
Позорище. Хорошо, что не стала играть при Кшысе.
Мы с "тройкой"; обменялись шутками, я расплатилась и собралась уходить.
– Заходите еще, - любезно пригласила "тройка";, - Сыграем.
– Зайду, - легкомысленно пообещала я.
Обычно бильярдные профи пренебрежительны к лохам. Они - высшая каста, мы, стало быть, - низшая.
И мостов между нами не существует.
Наверное, я сногсшибательно выгляжу. Ни чем иным любезность "тройки"; я объяснить не могу.
Покинув прокуренный павильон, я с упоением вдохнула свежий воздух. Медленно прошлась вдоль развалин древней монастырской стены. Продралась сквозь крапиву и потрогала каменную кладку. Невероятно.
Чудится, что токи столетий щекочут кончики пальцев. Оторвавшись от стены, вышла на центральную аллею, где гуляли мамаши с колясками, карапузы обоих полов, возбужденные беготней, пронзительным визгом и взаимными тумаками, и где променадили бдительные бабули. Возле фонтана скормила бублик ожиревшим от наглости голубям. Сама поклевала - два шоколадных и одно ванильное мороженое. После чего захотелось пить. Выдула два стакана лимонада, невзначай любуясь окрестностями. Но соглядатая, который опять прилип взглядом к моему хребту, вычислить не смогла. Невидимка. Или ментальный глюк. Андрей прав: пора лечиться.
А до вечера также далеко, как до счастья.
Время растянулось, как резинка от старых семейных трусов. Вчера оно неслось, подстегнутое лихим куражом, секунды, дурачась, наскакивали на секунды, сшибались, падали, образуя кучу-малу, и недремлющая корова, дождавшись, когда секунды собьются в кучу побольше, слизывала их шершавым языком. Сегодня ткань времени расползлась, между секундами разверзлись мрачные бездонные пустоты, в которые легко провалиться и сгинуть навеки. Ох, что-то будет завтра... Если, конечно, завтра для меня наступит. Нехорошие у меня предчувствия, нехорошие. Типун на язык.
Повинуясь внезапному порыву, я пошла на кладбище. Подойдя к воротам, услышала пение. Дрожащий голосок выводил "люди гибнут за метал" двумя октавами выше положенного. Я подкралась к колючим зарослям шиповника, из-за которых слышалось пение, и осторожно раздвинула ветки. На каменном парапете спиной ко мне сидела девушка, одетая в светлую ночную рубашку с мелкими розовыми цветочками. Ее густые волосы огненно-рыжим потоком струились по плечам и спине.
– Нимфа, - охнула я.
Она грациозно оглянулась. Я охнула повторно. Левый глаз девушки беспрестанно наполнялся слезами, как будто она оплакивала несовершенство мира, а правый смотрел открыто и радостно. Янус.
Она спрыгнула с парапета и замерла напротив меня, готовая в любую секунду сорваться и убежать. Я тоже замерла, боясь спугнуть ее. Она несмело улыбнулась, я разделила пеструю охапку полевых цветов на два приличных букета и один протянула нимфе. Она схватила его и вдруг бросилась бежать, петляя между крестами...
– Вот и я, - сказала я, зажигая лампаду. Мой голос прозвучал глухо, как в склепе. Хотя это сравнение здесь не уместно.
– Всем привет. Надеюсь... вы меня слышите...
Я долго сидела, прислушиваясь к тишине, переполненной смыслом. Мысли, как гладкая прибрежная галька, увлекаемая пенным прибоем, лениво перекатывались туда-сюда, оставляя монотонное шуршание в ушах и горьковато-солоноватый привкус во рту. Расставив свежие цветы и попрощавшись, я вышла на свет.
Перед дверью часовенки сидела рыжеволосая нимфа. Я спрятала ключ на место, повернулась, медленно, чтобы не вспугнуть, подошла к ней и спросила:
– Как тебя зовут?
Ее взгляд, устремленный на меня, ничего не выразил. Может, плохо слышит? Я показала пальцем на себя и четко произнесла, повышая голос:
– Меня зовут Ника. А тебя?
Она снова не отреагировала.
– Ты хорошо поешь, - грубо польстила я, но она не клюнула. Я не знала, что сказать еще, но повернуться и уйти было неудобно. Дурацкая ситуация.
– Где ты живешь? Давай, я отведу тебя домой. Молоденьким хорошеньким девушкам нечего делать на кладбище. Пойдем?..
Я протянула руку. Нимфа легко вскочила и одним махом отпрыгнула от меня на полтора метра.
– Пойдем, - позвала я.
Она засмеялась, и ее звонкий голосок рассыпался на сотни колокольчиков.
– Пойдем!
– позвала я настойчивей.
Продолжая смеяться, она побежала вглубь кладбища, быстро перебирая босыми ногами. За ее спиной металась полыхающая на солнце грива. Я долго смотрела вслед. Когда нимфа скрылась из вида, я пожала плечами и направилась к выходу.
Легкий ветерок нехотя забавлялся желтеющими листьями берез. Вдруг среди тихого шелеста мне послышался зов колокольчиков:
– Ника.
Остановилась и огляделась: плиты, кресты, цветники, гравийная дорожка, березовая аллея, старая церковь, забор. И никого. Прислушалась - нет, показалось, глюки. Дошла до будки смотрителя, остановилась и нагнулась, чтобы завязать развязавшийся шнурок.
– Ни-ка!
Нет, не глюки. А, - догадалась я, - она дразнит меня. Сделаю вид, что не слышу.
– Ни-ка! Ха-ха-ха-ха-ха, - заливисто радовались колокольчики. Еще ни одному человеку на свете я не доставляла такой острой радости. Ну и пусть себе радуется.
Разобравшись со шнурком, я встала - никого, как и следовало ожидать, и вышла за ворота.
– Ника!
Я обернулась. Левый глаз нимфы утонул в лезах.
– Ни-ка.
Нас разделили кладбищенские ворота.
– Ни-ка-ни-ка-ни-ка-ни-ка...
– беспрерывно звенели бубенчики, сопровождая мой спуск под гору.
***