Улыбка Мицара
Шрифт:
– Странно, - сказал Лунь.
– Тарханов улетел на Порию задолго до моего рождения. Точнее, старт был дан сорок семь лет назад. По расчетам, звездолет. "Уссури" должен обернуться за двадцать два года.
– Да, я тоже помню это, - согласился Эллиот.
Мадия шла молчаливая, подавленная. Лунь повторил:
– Странно...
– Почему странно?
– Мадия подняла мокрые от слез глаза на Луня.
– Мой дедушка...
– Тарханов ваш дедушка?
Мадия молча кивнула.
– Хорошо, должно быть, звездолетчикам, - сказал Эллиот, пытаясь сменить тему разговора.
– Всю жизнь можно остаться молодым.
– Он усмехнулся.
–
– Не очень удачная тема для шуток, - ответил Лунь.
– Это скорее печально.
– Почему? Она же не виновата, что в мире существует парадокс времени. И она молода на вид...
– Чарлз пожал плечами.
– Я нисколько не хочу обвинять ее в чем бы то ни было, раздумчиво заговорил Лунь.
– Мне думается, у человека есть инстинктивная любовь ко всему тому, что ему нравится. Живет - хочет жить вечно. Влюбился - хочет любить всю жизнь, как в первую минуту признания. В пятьдесят лет жалуется, что нет той свежести чувств, как в двадцать. Мечтает о космосе, чтобы вечно остаться молодым... А это противоречит духу жизни.
Мадия внимательно посмотрела на Луня, сказала мягко:
– По-моему, во все времена человек хотел остаться молодым и красивым. Что же в этом плохого? Объясните.
– Человек, как и всякая живая материя, должен пройти свой жизненный цикл... Вечно жить нельзя и не нужно.
– Вы разве против мечты? Зачем же тогда избрали профессию звездолетчика?
– У вас чисто женская логика, - отбивался Лунь.
– Что поделаешь, если я действительно женщина и, конечно, дитя своей эпохи.
– Пожалуй.
– Лунь кивнул головой.
– Вы самое настоящее дитя эпохи. А что такое эпоха? Я не смогу дать определения. Эпоха полна жизни и красоты. Она по-своему замкнута, как и всякий год с весной и летом, с зимой и осенью, с бурями и хорошей погодой. Каждая эпоха посвоему нова, свежа, исполнена своих надежд сама, в себе носит свое благо и свою скорбь... Зачем мне, например, лететь в звездные дали, чтобы вернуться на Землю через тысячу лет?
– Вот именно, зачем?
– оживился Эллиот.
– Я, например, запретил бы полеты за пределы Солнечной системы.
Лунь покачал головой.
– Нельзя запрещать. Долг человечества - найти разумную жизнь на других планетах. Если сегодня мне скажут: звездолетчик, отправляйся в центр Галактики, - я полечу. Да разве я один? Мы вернемся молодыми, и мы будем чужими среди своих сородичей не потому, что они не примут нас. Примут. И хорошо примут. Но все равно мы будем чувствовать себя чужими. Другая эпоха. Другие нравы...
– Зачем же тогда вы стремитесь к звездам?
– спросила Мадия.
– Я не понимаю вас...
– Зачем? Боюсь показаться банальным, но отвечю прописной истиной. Мы сегодня должны проложить звездные дороги...
Снегопад кончился. Улицы, дома, деревья окутались снегом. Лунь глядел на Мадию и почему-то вспомнил другую девушку, совсем не похожую на Мадию, - Ирму. Они разные - Ирма и Мадия.
– Нам пора, Мадия, - сказал Эллиот, когда они подошли к стоянке автопланов.
– Что ж, - вздохнула она.
Эллиот скрылся в кабине. Мадия не спешила. Она вдруг показалась Луню ужасно одинокой и беспомощной в этом мире субсветовых скоростей, кибернетических машин, покоренных термоядерных реакций. Ему захотелось сказать ей что-то мягкое и доброе. Он припомнил то, о чем думал, слушая сообщение Звездного
– Все будет хорошо, Мадия. Тарханов жив. В этом я убежден. Но нужна новая экспедиция...
Белоснежное стоэтажное здание Звездного Совета поднималось к небу на двух огромных выгнутых опорах, сложенных из мерцающего бледно-синего камня. Они образовывали над Амуром гигантскую дугу.
Мадия стояла в обширном круглом фойе зала заседаний Звездного Совета. Ей казалось, что все это величественное здание летит к звездам. Это ощущение не покидало ее, быть может, оттого, что вокруг ничего земного не было. Диковинные растения, привезенные с далеких планет, лишенных, однако, разумной жизни. Темно-синий купол над головой - словно чужое звездное небо.
Фойе наполнялось людьми. Негры, арабы, русские, китайцы, американцы... Между ними было много общего. И в то же время они были разными. Народы сохранили свое примечательное своеобразие - более всего, вероятно, в определенных психологических чертах.
Раздался мелодичный звон. Мадия поправила прическу и медленно двинулась мимо пышных цветов с метровыми белыми лепестками. Они чем-то привлекли внимание девушки, даже растрогали ее, - может быть, тем, что неуловимо напоминали своей снежной белизной лебедей. Она взглянула на пластиковую дощечку, поблескивавшую на стене возле неведомых цветов, и прочитала с горестным и одновременно горделивым, изумлением:
"Элолия. Семена найдены командором Р. Тархановым в 2398 г. на Эридане"
В глубокой задумчивости девушка остановилась возле находки деда.
– Вы не Мадия Тарханова?
– спросила подошедшая к ней седая женщина.
– Да, - прошептала Мадия.
– Но, простите, я плохо себя чувствую.
Женщина бросила взгляд на название цветка и поняла все.
– Проходите сюда, успокойтесь, - предложила она, положив на плечо девушки свою теплую руку.
Мадня вошла в просторную светлую комнату, села а кресло и закрыла глаза. Ее не оставляла мысль о Ритмине Тарханове, ее деде. Она знала его по рассказам бабушки. Он был, конечно, самый красивый, самый сильный и самый умный - так говорила девочке бабушка. Мадия рассматривала фотографии. На них дед был самый обыкновенный. Курносый. Веселый. С улыбающимися глазами... Летом Мадия любила играть в саду. Бабушка устраивалась в качалке, а она ловила ночных бабочек, лазила по деревьям, ползала по траве. Испачканная, исцарапанная, возбужденная, подбегала к бабушке, долго тормошила ее, а та сидела не шелохнувшись, словно каменное изваяние. Мадия начинала плакать. Бабушка усаживала ее на колени, молча обнимала и все смотрела, смотрела в звездное небо. Мадия утихала и тоже начинала смотреть на звезды. Белые крупные шарики. Будто все одинаковые. А когда присмотришься - разные, совсем разные.
В семь лет Мадия знала все созвездия Северного полушария. Особенно часто взгляд ее останавливался на Мицаре - второй двойной звезде ручки ковша Большой Медведицы - туда улетел Ритмин Тарханов и не вернулся. В телескоп звезда выглядела яркой, нарядной и красивой. Чуть заметный черный кружочек в середине. Это же дырка в звезде, такая же, как у бублика. Бабушку сердила слова девочки. А однажды старушка позвала Мадию в сад. Они сели на скамью. Был поздний вечер. Мерцали звезды. Изредка метеор прочерчивал небо огненной линией. Облака наползали на звезды. Ветер гнал облака к горизонту, и небо оставалось таким же огромным, загадочным, величественным... Бабушка взяла Мадию за руку: