Улыбка Мицара

Белов Михаил Прокопьевич

Через несколько минут они уже поднимались в этот небольшой ресторанчик. Козырев заказал ужин и, постукивая по столу черенком ножа, заговорил об Игнате Луне:

– Мне понравился этот человек. Он может сделать многое... Очень многое.

Мадия обрадованно прислушивалась к словам ученого. Ей почему-то вспомнился давний рассказ Козырева о себе.

Было это много лет назад. Козырев любил девушку. "Я буду тебя ждать", - сказала она, провожая его в полет. Он летел один на новом звездолете собственной конструкции. В этом испытательном полете проверялась новая аппаратура.

Потом Земля дала еще одно задание. На исследовательской

станции случилась авария, и жизнь людей была в опасности. Козырев полетел к станции, находившейся на краю Солнечной системы. Шли дни, недели, месяцы... Электромагнитные бури затруднили, а потом сделали невозможной радиосвязь с Землей. Козырев оказался в полном одиночестве. Он не мог свыкнуться с ним. Чтобы бороться с одиночеством, он учился музыке и поэзии, которые казались ему самыми далекими от его профессии. Если говорить правду, он любил и то и другое с детства, но подавлял в себе это влечение: космос требовал от него всей жизни; он не имел права отвлекаться. Только теперь, в полете, он понял свою ошибку. Оказалось, гармония музыки была созвучна гармонии математики: и музыка и математика требовали глубины мысли, а часто отрешенности, абстракции, или, точнее, отвлеченности от привычного. Нет, музыка при этом не отрывалась от своей основы - жизни. Просто она воплощала жизнь в каких-то иных образах. В поэзии было другое. Поэзия, наоборот, возвращала его к самому точному восприятию всего того, что им было покинуто на Земле, и всего того, что окружало его сейчас...

Потом была работа на станции. Вернулся он на Землю только через девять лет. Любимая не дождалась его: она предпочла другого.

Припоминая историю Козырева, Мадия, видимо, пропустила многое из того, что говорил ей Председатель Звездного Совета. А он вспоминал Сантоса:

– Ты, Мадия, будешь работать с ним. Твоя теория расшифровки космических сигналов очень заинтересовала его.

– Постойте, - сказала Мадия, поднимая руку.
– Я не совсем понимаю, как он, слепой от рождения, будет руководить Комитетом галактической связи?..

– Слепой?
– Козырев улыбнулся.
– Мадия, ты просто не следишь за новым в науке, увлекшись галактическими проблемами. Сантос с помощью своего изобретения видит.

– То есть?

– Он с помощью системы мельчайших электродов, подключенных к зрительным нервам и прикрепленных к системе миниатюрных зеркал, может видеть. И видеть больше, чем мы, - его кругозор является действительно кругозором: он может видеть и то, что происходит позади него. Это довольно просто. Даже зрячие могут воспользоваться его изобретением, хотя, - он улыбнулся, - кажется, у нас пока не возникала необходимость иметь глаза на затылке. Но это не главное. Главное - Сантос успешно разработал теорию восприимчивости импульсов.

– Я не совсем понимаю...
– Недоуменный взгляд Мадии встретился с добрым взглядом Козырева.
– Чтение мыслей на расстоянии?..

– Совершенно верно. Он может, нацелив созданную им аппаратуру, - кстати, с нашей точки зрения, совершенно несложную, - читать мысли человека...

– Мысли?! Но ведь это ужасно!
– запротестовала Мадия. Это значит, любой из нас обнажает перед Сантосом все свои мысли, даже самые случайные, нелепо ассоциативные!..

– Ну, Мадия, не так громко, - засмеялся Козырев.
– Ему вовсе не хочется читать мысли молодых женщин, хотя, - он с нарочитой шутливостью подмигнул девушке, - это и представляет интерес для некоторых молодых представителей мужского пола.
– И перешел на серьезный

тон.
– Нет, Мадия, он полагает, что биотоки человека, усиленные соответствующей аппаратурой, могут пронзать пространство...

– Быстрее, чем свет?
– Мадия откинулась в кресле, пораженная этой мыслью.

– Да.

– Но это же... Невероятно!
– вырвалось у Мадии.

– Сегодня - да. А завтра?..

Они замолчали. Потрясенная Мадия невидящими глазами уставилась в зал. В ресторане все места были заняты. Оркестр играл какой-то вальс; она ничего не слышала. Козырев попытался отвлечь девушку:

– Мадия, а ты знаешь мой "Звездный блюз"?

– Послушайте, - вместо ответа сказала она, - но ведь Сантос тогда сможет связаться с каждым звездолетчиком... Без радио...

– Совершенно верно. Только не теперь... Все находится еще в работе, Мадия... Так ты знаешь мой "Звездный блюз"?

Мадия с трудом оторвалась от своих мыслей и кивнула ученому:

– Конечно... И мне думается, что вы писали его тогда... в одиночестве... Я угадала?

– Да, Мадия! Мне так хотелось услышать праздничный шум людской толпы, плеск волн, гул леса... Помнишь лермонтовское: "И звезда с звездою говорит"? Лермонтов думал об этом или не думал, но утверждал: в космосе нет одиночества! Я, конечно, утрирую, это понятно, и однако мне захотелось передать этот "звездный разговор"... Тем более - звезды были рядом, вокруг, везде... Я очень хвастаю?

– Пожалуй, есть...

– Больше не буду, - весело заверил Козырев.
– Но к своему хвастливому монологу должен добавить одно обстоятельство: я в ту пору был влюблен... Смешно?

– Нет... Кстати, а где сейчас ваша любимая?

– Она уже давно вышла из девичьего возраста.

– Вы с ней встречались?

Козырев покачал головой.

– А бабушка всю жизнь ждала его...
– вздохнула Мадия.

– Хорошо, что не дождалась, - сказал Козырев.
– Если жив Тарханов, а я почему-то уверен в этом, то ветреча вышла бы не из приятных. Вместо молодой, полрой сиженщины встретить...

– Перестаньте. Это рядом с цинизмом...

– Нет. Время разъединяет людей. Мало ли звездолетчнков, вернувшись на Землю через двадцать - тридцать лет, оставляют старую семью и обзаводятся новой. Кого тут винить? Парадокс смещения времени... Если Ритмин Тарханов вернется, то вернется еще молодым.

– И всегда будет так?

– Пока не покорим время.
– Козырев поднялся.
– Мы, кажется, слишком много говорим. Может быть, потанцуем?

– Погодите...
– попросила Мядия.- Я еще не пришла в себя...

Оркестр играл модный блюз. Певица покинула эстраду и закружилась по залу. Красивая, высокая, стройная, она казалась воплощением жизни, свежести и силы. Мелодичность голоса теплого, бархатного - усиливала ее обаяние, Взглянув на Козырева, Мадия не узнала его. Он весь преобразился. То есть он оставался прежним Козыревым, но оловно бы прислушивался к тому, что говорят ему воспоминания, голоса прошлого, былое, - Мадия не имела времени искать точного определения. А Козырев вспоминал... Это было здесь же, в "Женьшене", на пятом месяце его пребывания в Хабаровске после того полета. Он долго гулял по городу. Бушевал буран. Он смотрел на зимнее небо, на заснеженный город, на людей - и не видел их. У него было все: любимые занятия, любимая наука, любимые товарищи, и все-таки он был одинок. Он не мог стряхнуть с себя недавнего потрясения.