Умельцы
Шрифт:
— Ас кем же?
— С Александром Моисеевичем… со своим адвокатом.
Значит, все-таки пустышка! С адвокатом… ну конечно же, он был с адвокатом. Штурм инструктировал его, как и что нужно говорить… Адвокат после приезда Ольги довольно быстро исчез.
Я осмотрел квартиру и ничего интересного не нашел. Я расспросил Ольгу и ничего интересного не услышал. Игорь, рассказала она, был нетрезв инее себе. Ничего не объяснял. Говорил только, что он ни в чем не виновен, а Саша
— Какой Саша? — спросил я. — Какого Сашу он имел в виду?
— Не знаю. Может быть, адвоката?
Я был уверен, что речь идет не о Штурме. Я задал Ольге еще десяток вопросов. Потом отвез ее домой… С телефонами мы вытянули пустышку… но я уже знал, где можно снова забросить сеть.
Коле-Ване я сказал:
— Вот что, драйвер, сейчас отвезешь меня на то место, где вы взяли вашего строгого убийцу утром двадцать третьего. Понял?
— Понял, — ответил Коля-Ваня.
Я ему определенно не нравился — не привык он к таким пассажирам, но Брюнет приказал: поступаешь в распоряжение Дмитрия Борисыча, и — точка! У Брюнета не забалуешь. Мы ехали по набережным, и я — признаюсь честно — подумал, что из окна «фронтеры» мир выглядит несколько иначе, чем из ментовского «уазика». Мне было совершенно плевать на то, что сверкающий, навороченный джип притягивает довольно много завистливых, восхищенных или неприязненных взглядов. (Пусть эта маленькая и почти невинная радость греет сердца нуворишей. Ведь коли отнять у них эти аксессуары — автомобиль, труба, любовница-фотомодель, — то может оказаться, что король-то — голый!) Мне было совершенно плевать на взгляды окружающих. Но все же я испытывал чувство удовлетворения. ОТ СВОБОДЫ. От сознания того, что я впервые в жизни еду делать то дело, которое я умею и хочу делать, и при этом полностью свободен от необходимости каждый свой шаг «закрывать» бумажкой, которые позже будет проверять какой-нибудь очередной Мудашев…
Я отлично отдавал себе отчет, что это, видимо, последнее мое дело. Но от этого оно казалось еще более «вкусным».
— Приехали, — сказал скучным голосом Коля-Ваня, останавливаясь неподалеку от перекрестка. — Здесь мы его ждали.
— Мне нужно, Николай Иваныч, чтобы ты поставил машину точно так, как она стояла в тот день. В идеале метр в метр.
— Тогда… вперед маленько. Вон там, напротив рекламы с голой бабой. Подвинуться ближе?
— Странный вопрос. К голой бабе всегда есть смысл подвинуться ближе. Некоторые бабы при близком рассмотрении оказываются женщинами… хотя чаще бывает наоборот.
Коля-Ваня передвинул джип метров на шесть-семь вперед. Принципиального значения эти метры не имели, но мне хотелось воссоздать картинку в предельной полноте. Разумеется, это было невозможно, но попытаться стоило.
— Итак, Николай Иваныч, в воскресенье, двадцать третьего апреля, около десяти сорока пяти, ты в компании своего шефа стоял здесь в ожидании неизвестного тебе человека. Долго ждали?
— Нет. Минуту-другую.
— Хорошо. Откуда он появился?
— Сзади подошел. Подошел и сел в правую заднюю дверь.
— Хорошо… Ты его издалека увидел?
— Да я не смотрел… зачем он мне?
— Ясно. А вот скажи: может быть, он на машине подъехал? Не было какого транспорта сзади? Легкового-грузового — все равно. Хоть на этой стороне улицы, хоть на противоположной?
Коля-Ваня призадумался, вспоминая. Мне показалось, что он действительно вспоминает, а не просто морщит лоб для видимости.
— Нет, — сказал он наконец. — Кажется, не было… У «опеля» боковой обзор хороший. Не зеркала — лопаты. Кажется, никого не было.
— Ладно, — сказал я. — Кури пока. А я схожу погуляю.
Я вылез из «опеля» и подмигнул красотке на рекламе, которая вполне могла быть женщиной, но могла оказаться и бабой. Я вылез и пошел назад. Туда, откуда пришел убийца с обрезом под полой плаща. Туда, куда он потом ушел.
— Эй, опер, ты где? — спросил Купцов, и трубка тотчас донесла до него голос Петрухина. — Подъезжаю, следачок… встречай.
Через несколько секунд вдали, на плоской панораме улицы, появился джип. Сверкая в лучах низкого вечернего солнца, он двигался стремительно, казался отполированным черным грозовым облаком. Массивная хромированная дуга кенгурятника с гроздью дополнительных фар приблизилась, надвинулась, нависла над капотом «антилопы». Из водительской дверцы выпрыгнул Петрухин. Из пассажирской — Николай Иванович. Купцов хмыкнул, а Петрухин сел в салон «антилопы».
— Красиво живешь, Дима, — сказал с иронией Купцов. Ответить Петрухин не успел. В салон сунулся Николай Иванович:
— Во сколько мне завтра за вами заехать, Дмитрий Борисыч?
— Отдыхай, дядя Коля, — бросил Петрухин.
— Как отдыхай?
— Как хочешь. Водки попей… ты же жаловался, что и водки выпить времени нет. Считай, что у тебя отгул за двадцать третье апреля.
Недоумевающий Николай Иванович кивнул головой, сел в полированную тучу и уехал. Петрухин закурил, устало откинулся в кресле. Некоторое время молчали, слушали, как хрипит в динамиках Шевчук. Потом Купцов спросил:
— Ты зачем транспортное средство в отгул отправил?
— Колю-Ваню не перевариваю. Он как услышал, что я с Брюнетом на «ты» общаюсь — все! Так и норовит жопу лизнуть. А меня от этого тошнит.
— Ну так ты бы его выгнал, а тачку оставил. Хорошая тачка.
— Я тоже так подумал сначала. Но… в том-то все и дело, что тачка хорошая. Ее без присмотра оставить страшно — угонят в пять минут. Мне бы чего поскромнее.
— Тогда попроси у Брюнета тот самый «фолькс», — подсказал Купцов.
— А что? — обрадовался Петрухин. — Это идея. Пожалуй, я так и сделаю.