Умножители времени
Шрифт:
меня обмен веществ... и сосуды... Да, укатали Сивку-бурку крутые горки", -
подумал граф в сотый раз, тяжело опустившись в кресло и положив палку-
трость к себе на колени. Прикреплённый к палке шнурок он предусмотрительно
надел на запястье руки: если палка упадёт, а его "прихватит за спину", из
подвала ему выбраться будет сложновато. Он ослабил узел платка, расстегнул
верхние две пуговицы фуфайки. Это фуфайку ему связала жена, ушедшая из
жизни уже давно, в одна тысяча семьсот двадцать восьмом. Лаборатория, да
ещё башенка с часами на крыше, где была устроена им небольшая
обсерватория, были самыми дорогими сердцу местами в доме. Да ещё
библиотека. Была жена, была библиотека, была, была... Слово "было" все чаще
приходило на ум, взбалтывая в уставшей голове и одинокой душе бестолковую
мыслемешалку из обрывков воспоминаний.
Да, он всю жизнь любил уединение, и ему всегда было его недостаточно.
Но одиночество - это совсем другое дело. Ему шестьдесят пять. Когда-то (да
ведь буквально пять лет назад ещё!) голова его была светла, трудолюбие,
прилежание и организованность бесконечными и интуиция отменной. Острый
ум и чуткая, спокойная душа могли улавливать гармонию миллионов
23
энергетических вибраций вокруг. Это привлекало в нём его наставника, друга и
благодетеля Петра Великого, бок о бок с которым Яков прожил всю жизнь
императора: с потешного войска до самой его смерти в одна тысяча семьсот
двадцать пятом году. Или другой великий, великий по-другому... Почему
гениальный Исаак Ньютон был так искренен и благожелателен с ним? Почему
открывал Якову такие самые секретные свои, оккультные, сокровенные мысли
о мире, об алхимии, мистицизме. Он ведь не открыл их более никому и
учеников не имел. И что люди знают о Ньютоне? Да, открыл главнейшие
законы в механике, математике, оптике... Но это лишь в проявленном,
реальном внешнем мире. А сколько он сделал в мире невидимом! И сколько не
успел! И он, граф Брюс, сколько не успел, не смог! Он, фельдмаршал,
шотландец (как и Ньютон) по крови отдал полюбившейся России, "трудам
державства и войны" всю жизнь! А любимой науке, кабинетной тишине среди
книг, аккуратной лабораторной работе, этому своему главному увлечению -
алхимии, созерцанию звездного неба в телескоп, всегда оставались крохи
времени. Он был вынужден красть их у сна. Он завидовал Ньютону, другим
европейским ученым. Да, Исаак возглавил Монетный двор Англии, и он, Яков,
возглавил Монетный двор в России, но для Ньютона это была "единственная
дельная забота", а для него одно из множества дел и поручений царя. Самый
счастливый и свободный для науки год - год его пребывания в Англии во время
Великого посольства. Как много он дал, этот год! И как потом много пришлось
заплатить за вольный воздух Европы! Петр I "вздыбил" Россию и все "гнал-
гнал своих коней", все подстегивал. И коней, и друзей-сподвижников.
С удовольствием вспоминались несколько лет исследовательской работы
в Сухаревой башне, его малой "державе", его "вотчине". Первые годы жизни в
Глинках снова вернули воздух свободы, и можно было в полную меру
отдаваться творческим изысканиям, но смерть жены, дорогой Марфы
Андреевны, да и прожитые годы отняли привычные для Якова силы,
24
необходимые для его "полной меры". Сегодня как раз година смерти - семь лет
как нет Марфушки. Тяжело.
После смерти Петра Алексеевича, матушка Екатерина, ставшая
императрицей, уважила просьбу Якова Вилимовича "удалиться от службы",
дала ему чин фельдмаршала и лестную государеву грамоту: "...к пользе
российской во всех обстоятельствах ревнительный рачитель и трудолюбивый
того сыскатель...". И пенсион, достойный заслуг и звании
, был величайше
пожалован.
...На улице поднялся ветер и низкое, но широкое окно полуподвала
открылось немного, заставив колыхнуться огонь свечей. В двух огромных
колбах, стоящих на большом дубовом, почерневшем от влаги и старости,
изъязвлённом химическими реактивами столе, отобразилось лицо графа,
искажённое выпуклыми стеклами и раздвоенное ими. "Трещины" на
переносице и подбородке усиливали эффект раздвоения. Эти "трещины"
присущи были лицу графа с молодых лет, но вот одрябшие щеки обвисли лишь
в последние годы. Ледяные, чуть на выкате глаза, были тревожными, с
нависшими веками, и вместе со щеками делали лицо фельдмаршала
беспокойно-сердитым. Да, Яков Вилимович был беспокоен и сердит на себя.
Он чувствовал истечение жизненных сил. Чувствовал страх. Чувствовал
приближение смерти. Но он и ждал её! Ждал, чтобы сделать главный, может
быть последний опыт в своей жизни! А страх мешал! Страх не от того, что
жизнь закончилась, а от того, что сможет ли он в очередной раз сделать так,
чтобы жизнь возродилась. На сей раз его собственная. И он ходил, все
спускался в свои подвалы, где всегда искал и находил Источники и Места
Силы. Не боялся он ни раздвоений, ни "раздесятирений", сам ведь много раз
проделывал такие штуки с раздвоением и отводом глаз. Была, была в нем эта
волшебная энергия и чудотворная сила. Но любой колдун делается стариком.