Умри, Денис, или Неугодный собеседник императрицы
Шрифт:
Одним словом, нам с вами, читатель, придется утешиться только что испытанным способом: размышлениями о характере века, в коем всего, даже и добра общественного, трудно добиться без сильного покровительства. И еще тем, что Денис Иванович, как истинный друг, не оставлял Панина до смерти и чтил по смерти. Больше того, написал по его плану «Рассуждение о непременных законах». Можно сказать, воздвиг ему памятник — выше того, что, воцарившись, поставил воспитателю Павел в церкви Святой Магдалины, в Павловске. Выше, ибо также нерукотворный.
Добавим,
Опасность, стало быть, сознавалась ясно, и сокрытие имени — тому подтверждение. Не то чтоб полиция не могла разыскать сочинителя, но… на всякий случай…
И больше того. Фонвизин немедля последовал за своим высоким другом — еще не в могилу, но в отставку.
Вот финал его служебной карьеры.
«Всемилостивейшая государыня!
В действительной службе Вашего Императорского Величества нахожусь близ двадцати лет. В 1762 году вступил я из гвардии сержантов в Коллегию иностранных дел переводчиком. В 1764-м по именному Вашего Императорского Величества указу определен я при Кабинете титулярным советником. В 1769-м по именному же высочайшему указу взят я в ту же коллегию и находился при канцелярии господина тайного действительного советника графа Никиты Ивановича Панина надворным советником близ десяти лет. При торжестве мира всемилостивейше награжден я прибавкою пятисот рублев в год к настоящему окладу. В 1779-м пожалован я канцелярии советником, а в прошлом году определен на место статского советника, члена почтовой экспедиции.
Жестокая головная болезнь, которою стражду я с самых детских лет, так возросла с моими летами, что составляет теперь несчастье жизни моей. Оно тем для меня тягостнее, что отьемлет у меня силу продолжать усерднейшую службу Вашему Императорскому Величеству. В сей крайности состояния моего принужденным нахожусь, припадая к священным стопам Вашего Императорского Величества, всеподданнейше просить моего от службы увольнения.
Денис Фон-Визин
1 марта 1782 года».
Головная болезнь — не пустая отговорка, однако за всеми обязательными фразами: «…отъемлет у меня силу продолжать усерднейшую службу… припадая к священным стопам…» — горчайшие разочарования, крушение надежд свершить нечто на поприще дела.
Остается слово.
Да и о самой болезни Фонвизин некогда писал Елагину не без осмысленного сарказма: «Все медики единогласно утверждают, что стихотворец паче всех людей на свете должен апоплексии опасаться. Бедная жизнь, тяжкая работа и скоропостижная смерть — вот чем пиит от прочих тварей отличается».
В именном указе об увольнении тем более не будет ни радости по поводу окончательного свержения Панина, ни недоброжелательства к его «созданию». Все пристойно, так что приятель Дениса Ивановича Герман Клостерман вполне сможет сказать: Фонвизин получил отставку «на лестных для него условиях».
«Нашему генерал-майору Безбородко.
Находившемуся членом в главном почтовых дел правлении статскому советнику Денису Фон-Визину, уволенному по его прошению от всех дел, повелеваем производить по смерть от почтовых доходов половинное его жалованье с прибавочным окладом, пожалованным от нас ему в 1 день июня 1779 г.
ЕКАТЕРИНА
В Санкт Петербурге
Марта 10 дня 1782 г.»
Если перевести это на рубли, условия действительно довольно лестные — 3000 в год.
Итак, отныне Денис Иванович — отставной статский советник. И — сочинитель «Недоросля». Ибо пока происходило все вышеописанное, он успел сочинить обессмертившую его комедию.
Я правду о тебе порасскажу такую…
…что хуже всякой лжи:
Вот, брат, рекомендую!
Грибоедов. Горе от ума
УМРИ, ДЕНИС!
Ипполит Богданович, будущий автор прославленной «Душеньки», так отрецензировал представление «Недоросля»:
Почтенный Стародум,
Услышав подлый шум,
Где баба непригоже
С ногтями лезет к роже,
Ушел скорей домой.
Писатель дорогой!
Прости, я сделал то же.
Неизвестно, точно ли насмешник ушел недосмотрев или погрозился погодя; второе — вероятнее. Известно зато, что публика с Богдановичем не согласилась.
«Представлена в первой раз, — сообщал о комедии „Недоросль“ современный Драматический словарь, — в Санктпетербурге, Сентября 24 дня 1782 года, на щот перваго придворнаго актера г. Дмитревскаго, в которое время несравненно театр был наполнен и публика аплодировала пиесу метанием кошельков. Характер Мамы (то есть Еремеевны. — Ст. Р.)играл бывшей придворной актер г. Шумской к несравненному удовольствию зрителей… Сия комедия, наполненная замысловатыми изражениями, множеством действующих лиц, где каждой в своем характере изречениями различается, заслужила внимание от публики».
«По окончании пьесы, — прибавляет другой источник, — зрители бросили на сцену г. Дмитревскому кошелек, наполненный золотом и серебром… Дмитревский, подняв его, говорил речь к зрителям, в которой благодарил публику и прощался с ней».
Что известно еще? Ну, разумеется, фраза Потемкина, ставшая столь крылатой, что не все уже соотносят ее с Фонвизиным, порою просто не помня, какой это Денис должен вдруг помирать, ибо лучшего уж не напишет; известно и то, что путь к представлению был не совсем гладок.