Унесенные ветрами надежд
Шрифт:
– В конце концов боль стала такой страшной, что я потеряла сознание. Когда я снова пришла в себя, они уже убежали.
– О боже, – прошептала Элизабет. – Я ведь не знала…
– Нет, конечно нет. Да и как? Ведь твой отец не хотел, чтобы я об этом говорила. «Все пройдет», – так он сказал. И еще: «Король в этом не виноват, дитя мое». И он снова и снова повторял и утверждал, что эта проклятая свинья Стюарт не виноват в том, что оплаченные им шотландские банды убийц вырезали всю мою семью, а у меня самой отняли честь. И еще он сказал: «Не говори с моей дочерью
Лицо Фелисити изменилось, и она с горечью произнесла:
– Поэтому я обязана была хранить молчание о том, что случилось со мной.
И снова повисла тяжелая тишина. Корабль мягко покачивался из стороны в сторону, и это было едва заметно в скованном штилем океане.
– Ты… ты сердишься на меня? – после довольно продолжительной паузы робко спросила Элизабет.
Фелисити устало покачала головой.
– Нет, ради Бога, не на тебя! На твоего отца я, верно, была обижена, но однажды я поняла, что и он ни в чем не виноват. Не он несет ответственность за мои страдания, а этот проклятый король. И конечно, шотландцы. Но в первую очередь те мерзавцы, которые так поступили со мной и с моими родителями. Каждый день я взывала к Богу, молясь о том, чтобы все они вместе попали в ад. Именно поэтому, когда король взошел на эшафот, у меня текли слезы благодарности.
Она замолчала, а затем призналась:
– Я желала того же твоему отцу, Лиззи.
Элизабет все еще не могла постичь всю глубину этого откровения, когда кузина вернулась к началу их разговора:
– Что касается твоего состояния, то у меня в этом нет ни малейшего сомнения. Скорее сомнение есть в том, как это могло случиться. Или, точнее говоря, из-за кого. Кто это был?
– Почему же ты спрашиваешь меня об этом только сейчас? – невольно вырвалось у Элизабет. И, чуть успокоившись, она добавила: – Почему ты сразу не поинтересовалась на этот счет, хотя, по твоим словам, для тебя все было понятно?
– Я не хотела, чтобы на твоей свадьбе случилось еще что-нибудь, – просто ответила Фелисити. – Я все отдала бы за то, чтобы навсегда покинуть Англию. Мне было тяжело выносить присутствие твоего отца. Со временем, может быть, это отношение и улучшилось бы – как я уже сказала, я осознала, что это не его вина, – однако разум и чувства зачастую противоречат друг другу. У меня было лишь одно желание – убраться из Англии как можно дальше. Лучше всего – на другой конец света. Поэтому я сделала вид, что ни о чем не догадалась. Свадьба, первая брачная ночь, отъезд – все должно было пройти, как запланировано. Так оно и было…
Она подняла взгляд на Элизабет.
– Это был тот капитан, правда?
Элизабет смогла лишь удрученно посмотреть на свою кузину.
– Лиззи, я видела твое лицо, когда ты мне рассказывала, как он спас тебя в толпе возле эшафота. Кроме того, я слышала, как ты расспрашивала своего отца о нем.
– Ты подслушивала?
– Дверь была наполовину открыта. Лиззи, ты действительно очень дерзкая девочка! Мне начинает казаться, что у тебя есть пагубная склонность к авантюризму.
И Фелисити снова перешла на свой привычный легкий тон, который был причиной того, что многие считали ее поверхностной и наивной девушкой, интересовавшейся только красивыми платьями и другими безобидными вещами, которые, как предполагал весь мир, радуют сердце женщины.
– Один Бог знает, как сильно я ненавижу себя за эту роковую ошибку, – сокрушенно произнесла Элизабет.
Однако Фелисити снова удалось удивить ее.
– Да не стыдись ты этого! – неожиданно заявила она. – И тем более не мучайся из-за Роберта. Храни свои воспоминания о капере, не испытывая угрызений совести. Если, конечно, это радостные воспоминания.
Элизабет почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.
– У меня будет ребенок, а я не знаю, кто его отец. Что же тут радостного?
– Много чего, – возразила Фелисити. – Потому что существует достаточно большая вероятность, что это – не Роберт.
– Ты хочешь, наверное, сообщить мне что-то о Роберте? – спросила Элизабет. – Неужели то, что он по ночам ходит к девочкам-француженкам?
– Ох… Значит, ты знаешь…
– Не могу сказать, что меня это радует, однако я благодарна ему хотя бы за то, что он оставил меня в покое.
Фелисити обратилась к другим проблемам, которые, хотя и не были настолько серьезными, но угнетали ее не меньше. Она подняла подол своей нижней юбки и понюхала его:
– Тьфу! Мне кажется, я была не слишком осторожной в уборной. От меня несет, как от клоаки. Напомни мне, чтобы я спросила капитана Вандемеера, сможет ли его кок нагреть котел морской воды. Я просто должна постирать себе несколько вещей, пусть даже на них потом образуется соляная корка.
Она тяжело вздохнула, а затем понюхала свои волосы.
– Ах, что бы я только не отдала за горячую ванну! – Она с убитым видом отпустила прядь своих волос, которую держала в руках. – Как все это ужасно! Никлас сказал, что если находишься в море долгое время, то потом уже не чувствуешь вони. Человек становится просто тупым в этом отношении. Мне еще до этого далеко. Наверное, мы скорее доберемся до цели, прежде чем я потеряю свой нюх.
Элизабет чувствовала себя точно так же. Она с юта наблюдала за матросами, которые мылись перед воскресной мессой. Они на полубаке выливали на себя морскую воду, а затем натирали руки и ноги старыми корочками от сала. Это помогало против трещин на коже и даже якобы от самых плохих испарений тела. Однако очень мало кто из них прилагал усилия к тому, чтобы причесать свои буйно разросшиеся волосы, сбрить всклокоченную бороду или сменить изношенную одежду, – у большинства из них просто не было сменной одежды. Почти все они были ходячими рассадниками вшей и блох. Те из матросов, которые умели плавать, время от времени прыгали со спущенной на воду и привязанной к кораблю шлюпки в море, чтобы погрузиться в него полностью и смыть с тела пот и грязь. Затем они спокойно вскарабкивались снова на борт и удили рыбу, которой пополняли свое убогое меню.
Между тем «Эйндховен» продолжал стоять на месте из-за штиля, который держался уже много дней, а шлюпка находилась у него в фарватере, привязанная канатом. У матросов практически не осталось работы, кроме того, чтобы ежедневно драить палубы. Некоторые латали паруса и плели канаты, канониры выполняли свои обычные упражнения и иногда по приказу артиллерийского офицера стреляли из пушек боевыми зарядами, однако большую часть времени команда сидела без дела под лишенными парусов мачтами и реями. Они играли в кости и карты или ссорились, что время от времени приводило к кровавым стычкам, имевшим печальные последствия: наказание плетьми производилось чаще, чем раньше. Почти каждый день с баков доносились глухие крики истязаемых. Один раз кто-то из матросов даже погиб в поножовщине, а еще шесть умерли от болезней, причем, как объяснил капитан, от заражения крови, от непрекращающегося кашля и тяжелого поноса.