Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— Ещё бы не разбегаться. Он и в роте, если за начальство остаётся, как зверь становится. Чуть только непорядок — сразу в морду. И глаза становятся такие холоднючие.
— Упаси Бог, чтобы его на взвод по-штатному поставили. Прибьёт всех за прореху в шинелке и развалившиеся сапоги.
— А ты штопай прорехи-то. Иголка есть, нитки дам — на солдата-молодца будешь похож.
— Всё равно он непорядок где-то усмотрит. И твердит при этом так: я вам не барин — я барон.
— Попался бы нам этот барон в кирсановских лесах. Посмотрели бы, у кого кулак покрепче.
— Потише ты. Тоже мне нашёлся, тамбовский волк. За бунтарские слова на войне тебя могут отделать как вчерашнего краснобородого хунхуза.
— Это какого такого хунхуза?
— А того, что вчерась поймали и по суду вздёрнули на яблоне. Мула хотел украсть из полкового обоза по дороге. Да ещё китайской саблей размахивал на обозных.
— Так ему и надо, хунхузу этому. Не разбойничай на войне...
Так говорили о вольноопределяющемся его сослуживцы из ротных нижних чинов. Полковое же начальство, ротный и батальонный командиры хвалили Унгерна:
— Как назначишь нашего барона старшим дозора на сутки, то будет служба идти по уставу, по караульной статье.
— Вы правы, там, где начальствует Унгерн, службу можно не проверять. Всё будет исправно. В дозоре не спят, глядят в оба. Примерный будет пехотный офицер, если не убежит из Морского корпуса в кавалерию.
— Почему именно в кавалерию?
— Да он, когда боя нет, всё норовит с казаками пообщаться. Чем приглянулись ему забайкальские буряты, сказать трудно. Даже ездить верхом по-бурятски учится.
— Пускай учится. Пригодится в жизни, если армию не оставит. А как с солдатскими Георгиями?
— Из штаба дивизии отписали: через день-два доставят Георгиевские кресты для наших сибирских солдатушек. Полковой оркестр, батюшка должны быть готовы к торжественному вручению наград.
— Значит, вольноопределяющийся Унгерн по наградному списку в дивизии прошёл?
— Прошёл. Заслужил стать героем полкового праздника.
— Только бы японцы нам этот праздник не испортили. А то пойдут в атаки, шимозой прикрываясь.
— Не говори. Опять похоронки писать придётся...
Вольноопределяющийся барон Унгерн, теперь Георгиевский кавалер, был свидетелем поражения куропаткинской армии под Мукденом. Ему вместе со всеми пришлось познать горечь проигранного сражения и отступления на север. Мукденская баталия запомнится всем её участникам надолго.
24 февраля около 12 часов беспрестанно атакующим большими силами японцам, не считаясь с людскими потерями, удалось пробить брешь в русской позиции. Случилось это там, где оборонялись полки одной из трёх Маньчжурских армий — 1-й. У деревни Киузань массированной атакой была прорвана оборона 4-го Сибирского корпуса. Куропаткин, имевший резервы, не поспешил «залатать дыру», а когда спохватился — было уже поздно.
Над русским войсками нависла угроза «маньчжурского Седана». И в ночь на 25 февраля они начали отход к Телину. Показательно то, что в Мукденском сражении русские солдаты никогда не отступали перед японцами без приказа своих военачальников. Японцам всё же удалось отрезать от своих часть обозов и арьергардных отрядов противника.
В победных реляциях о военной: добыче под Мукденом в Токио из штаба маршала Ивао Ояма среди прочих телеграфировались и такие:
«…Нами захвачены неисчислимое количество шанцевого инструмента, скота, телеграфных столбов, брёвен, железных кроватей, печей и так далее».
Многим русским пехотным полкам пришлось с боем вырываться из вражеского окружения. Одним из них оказался 214-й пехотный Моршанский полк, который прорывался десять дней и ночей к городу Мукдену, отбив немало неприятельских атак.
Под стенами Мукдена капельмейстер (начальник полкового духового оркестра) пехотинцев-мокшанцев Илья Алексеевич Шатров написал слова и музыку знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии». Слова той популярнейшей в России песни были такие:
Тихо вокруг, Лишь ветер на сопках рыдает, Порой из-за туч выплывает луна, Могилы солдат озаряя. Белеют кресты Далёких героев прекрасных, Прошедшего тени кружатся вокруг, Твердят нам о жертвах напрасных. Плачет отец, И плачет жена молодая, Плачет вся Русь, как один человек, Злой рок судьбы проклиная. Героев тела Давно уж в могилах истлели, А мы им последний не отдали долг И Вечную Память не спели. Мир вашим душам! Вы пали за Русь, за Отчизну. Но верьте — ещё мы за вас отомстим И справим кровавую тризну.Шатровский вальс «На сопках Маньчжурии» стал любимой мелодией для участников Русско-японской войны. Особенно для романтиков-добровольцев, они с гордостью называли себя «маньчжурцами» и долгое время после войны не расставались со своими лохматыми папахами-маньчжурками из шкуры целого барана. Не был исключением среди них и барон Унгерн фон Штернберг, который гордился своим участием в первой в его жизни войне...
Когда отступающая по размытым дождями полям и дорогам Маньчжурии русская армия дошла до Сыпингайских позиций, было приказано занять их и укрепиться. Настроение у всех, кроме разве что смещённого главнокомандующего генерала от инфантерии Куропаткина (его должность занял недавний приамурский губернатор Линевич), было подавленным. Ещё бы! С японцами дрались на равных, но отступили. И ещё Порт-Артур сдался, такая крепость!
Преследователи-японцы тоже месили дорожную грязь и заметно подотстали. Их главнокомандующий маршал Ивао Ояма на этот раз не спешил посылать в атаки своих генералов. Даже дивизию императорской гвардии поставил во второй эшелон. И линию фронта с окопами и проволочными заграждениями не стал выстраивать прямо перед русскими.
В сыпингайский период войны в Маньчжурии судьба вольноопределяющегося барона Унгерна могла круто измениться: он, так и не закончив какого-либо военного училища, того же Морского корпуса, мог стать младшим офицером.
Дело обстояло следующим образом. Боевые потери, дополненные санитарными, привели к тому, что в русской действующей армии недокомплект офицеров составил более трети штатного состава! Даже в военном министерстве, в далёком Санкт-Петербурге, забили по такому поводу тревогу. Чтобы заполнить младшие офицерские должности, началось массовое производство отличившихся на войне унтер-офицеров и даже рядовых солдат (Георгиевских кавалеров и имевших гимназическое и иное образование) в прапорщики запаса и зауряд-прапорщики.