Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
— А что мне было делать? Время торопит. Никто ждать не хочет. Ни Москва, ни Япония.
— Надо было притащить парочку халхинских ханов. Сказал бы мне, я бы поручил дело приглашения своим харачинам.
— Им только скажи. Вместе с князем пригонят всех его баранов на званые обеды. Разбирайся потом.
— Что там несколько стад баранов. Важно было, чтобы хан из Халхи проголосовал за Великую Монголию. А стад у него не убудет...
Омское правительство узнало о даурском съезде не из газет. Доверенные лица информировали и омского правителя адмирала Колчака, и высшее японское командование в Маньчжурии о княжеском хурале на железнодорожной станции Даурия:
«Степные князья поднесли атаману Семёнову высший монгольский княжеский титул цин-вана. То есть титул князя первой степени. По-русски — светлейшего князя...»
«Монгольские князья подарили казачьему генералу белого иноходца чистых степных кровей...»
«Они подарили Семёнову то, что в степи ценнее золотого самородка — шкуру белой выдры. Она родится, по монгольским преданиям, раз в сто лет. Он сшил из неё папаху...»
«Монгольские подарки такого рода делаются только исключительно самым знатнейшим лицам. Атаман Семёнов, по всей видимости, готовится занять какой-то высокий пост в Монголии...»
Японские советники, которые не были допущены к присутствию на княжеском съезде в качестве «иностранных наблюдателей», осаждали генерал-майора семёновской армии фон Унгерна-Штернберга. Думается, что он в какой-то мере удовлетворил профессиональное любопытство разведчиков императорского Генерального штаба:
— Скажите, господин барон, почему была подарена именно шкура белой выдры, которая родится раз в сто лет?
— Как почему? Атаман ещё с Первой мировой войны носит шапку из степной выдры.
— Ну и что?
— А то, что монголам это страшно нравится. Теперь из белой выдры атаману сошьют новую шапку.
— А вы, господин барон, уверены, что это точно выдра, а не белый бобёр? Ведь он попадается охотникам гораздо чаще.
— А почему вы считаете, господа советники, что подарок не выдра, а бобёр?
— Ну, как же, барон. Ведь вас считают непревзойдённым знатоком буддистского Востока.
— При чём здесь буддизм?
— А при том, что по монгольским верованиям белый бобёр есть ценнейший талисман для охраны в ратных подвигах.
— Премного благодарен, господа, за такие сведения. Непременно и у меня будет где-нибудь висеть хвост белого бобра...
Княжеский съезд настроил против атамана Семёнова власти тогдашнего Китая. В Пекине и не помышляли отдавать в состав Великой Монголии хотя бы часть своих степных владений. Тогда Семёнов на своём личном бронепоезде «Атаман» прибыл во Владивосток. Представители союзного командования Антанты вежливо «напомнили» новоявленному цин-вану, что в Токио монгольскую делегацию просто не пустят:
— Почему, скажите, не пустят на острова моего Нэйсэ-гэгена? Он же уже заявлял корреспондентам о дружбе с Японией.
— Потому что он никого не представляет, кроме своей личности. Это же обыкновенная марионетка на день-другой. Да ещё к тому же сомнительного аристократического происхождения.
— Однако он глава монгольского кабинета. Есть министры, есть государственная печать. Шьётся государственный флаг.
— Пусть шьётся. Под этим флагом нет ни народа, ни армии, ни столицы. Только личное ваше пожелание, господин атаман...
Семёнов проявил известное благоразумие. Он не стал настаивать на «существовании» Великой Монголии и отбыл из Владивостока обратно в Читу. Там его ждал ворох телеграмм от адмирала Колчака: тяжёлые бои с Красной Армией шли на берегах Волги, в низовьях да Камы и на Южном Урале. А в тылу бушевало пламя крестьянских восстаний. Верховный правитель просил у своего «самостийного генерала» хотя бы тысячу солдат Минусинского фронта против партизанской армии Кравченко. Семёнов приказал по телеграфу ответить Омску:
— У меня есть большие дела, чем воевать с большевиками за пределами Забайкальского края.
Из Омска пришло подтверждение приказа Верховного правителя России. «Разгневанный» атаман приказал повторить свой ответ и добавить к вышесказанному:
— Всю ответственность на вооружённую и политическую борьбу с большевиками в Забайкалье я возлагаю на себя. Здесь мне советчиков не надо...
Ни атаман Семёнов, ни барон Унгерн тогда ещё не знали, что японцы стали делать в Маньчжурии ставку на восходящую сильную личность — маньчжурского генерал-инспектора Чжан Цзолиня. Он имел собственную, хорошо вооружённую армию, которая готовилась к вступлению в области Внутренней Монголии. Не знали «мечтатели» о Великой Монголии, что китайские генералы всерьёз занялись планированием захвата Халхи.
Впрочем, и тот, и другой могли бы об этом узнать своевременно. Но их японские советники, прежде всего разведчик Курок и, сочли излишним обогащать такой информацией двух белоказачьих генералов. Тем более, что старший из них создал откровенно мифическое Даурское правительство под председательством монгольского князя Нэйсэ-гэгена Мэндэбаяра. Хотя его формирование и проходило при заинтересованном присутствии японского капитана Судзуки.
Японские советники спросили у барона Унгерна, как он относится к семёновскому Даурскому правительству. Тот ответил без видимых размышлений:
— Отношение к нему у меня резко отрицательное.
— Почему так?
— Потому что там собрались пустые люди. И военной силы за ними нет.
— А если князь Нэйсэ-гэген всё же создаст степную армию? Что тогда будет?
— Ничего не будет. Собственные отряды иметь не позволят ему ни мой атаман, ни вы, ни я...
По мере того как Восточный фронт неумолимо приближался к берегам Байкала, события в семёновском стане стремительно развивались. И были они, как тогда казалось многим, непредсказуемыми. Всё началось с мятежа... в унгерновской Азиатской конной дивизии.