Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Однако на деле получилось не совсем так. Пекинские генералы избавились от охватившей их паники намного раньше, чем беглецы достигли китайской границы. И Го Сунлин, и Чу Лицзян, приободрившись, удивились тому, что им пришлось спасаться от какого-то русского генерала, который имел войск в несколько раз меньше любого из них. Отряды монгольских «пастухов» почему-то в расчёт не брали.
Здесь-то китайские генералы и просчитались. Они совсем не ожидали, что отряды монголов, прекрасно знавших родную степь, окажут им достойное сопротивление. И одним из «учителей» оказался Баяр-гун, командир небольшого, плохо вооружённого отряда, действовавшего на севере Халхи. Столкнувшись с гаминами, бежавшими из Урги, Баяр-гун послал гонца к великому батору и цин-вану Унгерну:
— Господин цин-ван. Мой начальник повелел сообщить вам о том, что в местности Богодур-Цаган-Тушету-ycy появились отряды гаминов. Их много.
— Пешие или конные?
— Больше пешие. Конных солдат мало. Идут на юг от Маймачена. Медленно идут.
— Отрады китайцев большие?
— Больше войска Баяр-гуна в несколько раз. Человек по двести, а то и триста.
— Что просил передать мне Баяр-гун, верный слуга Богдо-гэгена?
— Он сказал, что не может сразиться с гаминами. У нас почти нет ружей. А у тех, кто их имеет, совсем мало патронов.
— Баяр-гун должен хорошо знать китайцев. Пусть без боя заставляет их сдаваться в плен и складывать перед цэриками свои винтовки.
— Но как это сделать, господин цин-ван?
— На войне нужна военная хитрость. Пусть напишет китайским офицерам, которые командуют отрядами, грозное письмо от моего имени. Или они складывают оружие, или степь станет для них могилой.
— Будет исполнено, господин цин-ван. Ваш совет передам Баяр-гуну слово в слово...
Предводитель отрада монгольских конников оказался прекрасным исполнителем совета великого батора. Он написал грозное письмо начальнику двух передовых отрядов гаминов полковнику Шэн Чэнцаю. Тот принял предложение «пойти в плен» и приказал своим солдатам сложить оружие. Его примеру последовали ещё несколько командиров китайской пехоты, больше всего боявшиеся в степной войне неизвестности. И одного имени русского генерала барона Унгерна. В общей сложности в плен Баяр-гуну сдались больше тысячи человек солдат и офицеров.
На радостях от военной удачи Баяр-гун послал нового гонца к цин-вану Унгерну. Но теперь уже не за советом, а с победной вестью:
— Баяр-гун просит передать, что уже несколько отрядов гаминов испугались письма от вашего имени, господин цин-ван, и сложили оружие.
— Молодец, Баяр-гун. Где винтовки и патроны китайцев?
— Они розданы всадникам. А большая часть погружена на верблюды, караван уже идёт в Ургу.
— Хорошо. Много среди пленных офицеров?
— Почти столько же, сколько людей в отряде Баяр-гуна.
— Как ведут себя пленные гамины?
— Большинство их после сдачи оружия разбежались по степи. У нас нет людей, чтобы их ловить повсюду.
— А те, что остались, как себя ведут?
— Они просятся в солдаты к Богдо-гэгену. Хотят служить в армии Халхи. И именно в нашем отряде.
— Передай своему начальнику, что я разрешаю китайцев-добровольцев принять в его отряд. Пусть вернёт им винтовки. Но при этом присматривать за ними повнимательнее.
— Но ведь, господин цин-ван, они клянутся верно служить хутухте.
— Да они уже раз изменили клятве верными быть своему правительству в Пекине. Могут изменить и Богдо-хану...
Унгерн после блестящего разгрома войск генерала Го Сунлина поспешил к Урге, чтобы защитить её от другого противника — Чу Лицзяна. Прибыв в столицу Халхи, барон застал её в страшной панике: там уже знали подробности кровавых расправ китайцев с жителями Кяхтинского Маймачена. В храмах Урги служили молебны: ламы днями и ночами призывали силы небесные защитить Богдо-гэгена и его верноподданных. В городе под ружьё встала почти вся мужская половина русской колонии. Во главе ополченцев были колчаковские офицеры.
Когда походная колонна Азиатской конной дивизии вошла в город, войск в нём, за исключением личной гвардии Богдо-гэгена уже не было. Отряды монголов и русских ополченцев-колонистов выступили навстречу авангарду генерала Чу Лицзяна, чтобы преградить ему путь до прихода Унгерна. Роман Фёдорович остановил своего коня у входа в дивизионный штаб лишь на несколько минут, вызвав к себе дежурного:
— Хорунжий, где все войска?
— Ушли навстречу генералу Чу Лицзяну, господин генерал.
— Почему не послали за мной?
— Как не послали? Послали несколько разъездов из халхинцев. Ни один из них пока не вернулся в Маймачен.
— Плохо ищут. По какой дороге наступают на Ургу китайцы?
— Цэрики от Богдо-хана сказывали, что идут гамины то ли по Кяхтинскому тракту, то ли по Улясутайскому. Точно не знали, господин барон.
— Выпороть бы тебя, хорунжий, вмести с ханскими цэриками за такую службу, да времени нет.
— Господин генерал...
— Молчи, если виновен. Всех, кто есть в штабе, — на коней. И догоняйте дивизию без промедления...
К начальным событиям — «боям отчаяния» — Азиатская конная дивизия не поспела. Случилась редкая ситуация: конное войско Унгерна-Штернберга «проскочило мимо» походной колонны китайцев. Когда ошибка стала ясна, барон погнал свои полки и сотни в обратную сторону, на отдалённые звуки ружейной пальбы и пушечных выстрелов.
На сей раз, не в пример защите Урги, китайские солдаты сражались на редкость упорно, словно в том бою в чистом поле близ ургона Цаган-Цэген решался вопрос жизни и смерти. Роман Фёдорович скажет в тот день:
— В который раз уже вижу, что китайский солдат стоит выше своих офицеров. Даже тех, кто проходил стажировку в японской армии...
То сражение между унгерновцами и китайскими войсками генерала Чу Лицзяна в официальной монгольской, да и советской истории затерялось по «известным причинам». А зря. Ведь в 1921 году на территории Монголии впервые за последние двести лет (!) произошло такое крупное сражение: в нём участвовали с двух сторон более пятнадцати тысяч человек. Белоэмигрант Волков писал в своих мемуарах: