Уникум Потеряева
Шрифт:
— А пошто? — простодушно удивился Федул.
— Чокнутый ты, што ли? — скривилась Анютка. — Не успеешь отойти, глядь — уж везут!
— Куды, куды везут-то? — недоумевал Пузиков.
— А туды! Песню знаешь??
— М-машины не ходят туды-ы,Бегут, спотыкаясь, олени-и…— Да неуж… ох! — схватился за сердце купцов наследник. — Дак… што тогда делать-то — а, Анют?
— Я думаю, к Утятеву надо идти! — бодро
— На кого это — натрое? — тихо спросил Федул.
— Как на кого? На тебя, на меня и на Утятева, на кого же еще?
«А тебе-то за што?» — рванулось было из пузиковской глотки, но — сдержался, только мыкнул и сглотнул.
— Ну, теперь пошли давай. Договариваться! — и Анютка стала натягивать штопаные бумажные чулки.
— Да не выйдет ничего у нас, — глухо произнес Пузиков. — Заглядывал я вчера в кабинет к нему… О, суров мужик! Заложит он нас, Анна-батьковна.
— Утятев-то? — усмехнулась Анютка. — Да ты не бойсь… Я и сама с ним поговорить сумею. Эх ты, Махмет!
4
Анютка оставила Федула в коридоре, постучалась, и — нырнула в кабинетик. Пузиков встал возле двери и стал слушать, но — слова расшибались о кожаную обивку, только: «Бу-бу-бу…». Ходил, ломал пальцы. Вдруг Анютка выскочила: «Зайди-ко!» И шепотом: «Вроде, клюет…».
Федул, робея, ввалился в кабинет.
Вчерашний плюгавый мужичок дернул ручонкой:
— Садитесь! Фамилия ваша как?
— Пузиков я, Федул Григорьич…
— Так! Так! Паспорт позвольте!
— Это ишшо зачем? — насторожился Федул.
— Кгм… Надо в человеке убедиться, видите ли. Дело-то крупное, сами понимаете.
— Это да, — Пузиков достал паспорт, отдал Утятеву. — Это — не тяп-ляп, мозговать надо…
— Мозговать тут долго недосуг! — крикнул управляющий. — Делать, делать надо! Только — как?
— Да! Как? — поддакнули Федул с Анюткой.
— Вот что сделаем: сегодня я инструментишко кой-какой подыщу, а завтра, вечерком — и с Богом, как говорится. Ну? Чего молчите?
Наследник с уборщицей переглянулись, пожали плечами:
— Да мы што ж… Вам виднее…
Федул потянулся было пожать руку на прощанье доброму начальнику, но тот отмахнулся:
— Ладно-ладно! Ступай давай, мужик.
На улице Пузиков толкнул Анютку в бок:
— Э! А если он это… нонче вечером, или ночью… Могет ведь и облапошить, а?
— Это — да, могет! — призадумалась Анютка. — Глаза да глазоньки счас за ним надо. Ты вот што: на ключ, ступай ко мне домой, а я до вечера пригляжу тутока, — все равно убираться после работы. А с девяти на ночь — ты заступай. А то — договорились на завтра, а он нонеча хвать золотишко — да и Митькой звали. На, на ключ-то.
Федул поплелся в Анюткину избу, а она осталась ширять возле бывших купеческих хором.
Ровно в девять Анютка выскочила из здания, подтрусила к сторожко таящемуся за углом соседнего дома Федулу, толканула в бок:
— Ну ты, Махметко! Ключ давай, побегу я, смотри тут… не зевай!
И убежала. А Пузиков принялся не спеша кружить вокруг массивного купеческого строения. Ходил, поглядывал на заветное окно: не загорится ли огонек, не забухает ли лом, не затрещат ли отдираемые плахи? Да нет, тихо пока…
А Анютка в это время остановилась у магазина поговорить с бабами. По правде говоря, обожала она это: как они говорили — потыркать. Только бабы все больше о семейном: о мужиках, о ребятишках, а у Анютки — не было ни того, ни другого. Может, и не во всем она была виновата: так, случилась где-то в судьбе заминка, и все — пропал человек! Вроде и живет, как прежде, и разговоры прежние ведет, а побудешь с ним маленько, и — махнешь рукой: пропал бедняга! Он вроде и хочет как все-то быть, а не получается ни черта.
Так же и Анютка.
Слушала-слушала бабье тырканье, вдруг как брякнет:
— А мой-то Махметко опять вчера пьяной заявился (врала-то ведь, врала!)!
Бабы загудели: вопрос был насущный.
— Дак ты ево ето… отлучи! — пискнула одна.
Анютка захихикала:
— Да! Отлучи! Вон он какой у меня, азартный! Всю жись, дескать, о такой жэньчине мечтал… — потупилась она.
— Да ето што жо, — судили бабы, — оне, паразиты, делают! Одно знают: робить, наше тело терзать, да вино с пивом трескать! Ты, Анютка, кончай давай ето дело: отлучать, отлучать ево надо, лешака, вазьгаться ишо с ними…
И Анютка, провожаемая сочувственным воем, запрыгала домой. Веселей, спокойней как-то стало.
А Махметко так и куралесил целую ночь. Утром, когда Утятев пришел на работу, он сунулся в кабинет к нему:
— Здрассь!
Сидит там на всех стульях народ, начальника слушает. Увидал он Федула, смешался: зашипел, даже смешно подфуфукнул:
— Ффххх!..
Бац! — ладошкой по столу. Федул обратно: нырк! И — поплелся к Анютке. А та супу сварила: «Кушай давай, Махмет… Устал, поди?» Напротив села, пригорюнилась, в глаза заглядывает: «Скусно, нет?» Только успел лечь — под одеяло к нему лезет: «Пригрей, слышь…». Ох ты, напасть какая, никакого спокою нету…
Вечером, часов в шесть, они вошли в кабинет Утятева. Тот при виде их замрачнел:
— Это… Через полчасика зайдите, не весь народ ушел еще. Ты, Анна, проследи это дело, и за последним — дверь закрывай!
Через полчаса собрались. Достал Утятев чемоданчик, открыл, ломик с топором оттуда вынул.
— Ну, с Богом! Которая плаха-то?
— Середняя, — с трудом выдавил Федул.
— Средняя так средняя… Эта, что ли? Ну, не эта — другую отпластнем!
Взял ломик, намахнулся.
— А ладно ли, товаришшы, делаем? Может, государственным органам лучше сообшыть?