Унтовое войско
Шрифт:
— Упокой, господи, души усопших рабов твоих! И ныне, и присно, и во веки веков, аминь!
Под погребальный мотив все крестились и склоняли головы.
— И сотвори-им ве-е-чную память!
Неизбывная печаль вселялась в души людей.
Зауряд-сотник подтолкнул Ранжурова в бок:
— Видишь как! Люди давно сгибли, а слава о них жива.
Низко над берегом неслись облака, сбросившие свой дождевой груз где-то в хребтах. Посвистывал, крепчая, ветер.
Отплыв от Албазинского холма несколько
— Земля-то здеся богатая! Не то что наша, — сказал Евграф. — Наша-то выпахалась. Которую весну без назема сеяли…
— Теперя и энта считай наша! — ответил Петы Жарков.
— А много ли ее?
— По всему Амуру. По левому берегу…
Казаки налегли на весла, чтоб подальше от берег отплыть, парус поставить.
— А не слыхал ли кто, братцы, про божескую землю? — спросил урядник.
— Не-ет, не слыхивали.
— Или есть такая? — поинтересовался, пятидесятник Санжи Чагдуров.
— Да вроде бы ее через Амур надо искать.
— Нелюбо тебе врать?
— Нелюбо — не слушай, а врать не мешай!
— А что за земля такая?
Это спрашивал нарин-кундуйский казачишка Пурбо Ухнаев, раненный когда-то в стычке с хунхузами и не пожелавший отправиться в лазарет.
— Да вот… будто бы остров плавучий, на месте не держится, по морям-океанам скрывается. В устье Амура открывается. Это и есть божья земля. Неизреченной красоты. Неизречимого блаженства.
— Га! Дак она, божья земля-то! Токмо для бога?
— Не-ет, энта изготовлена богом для удачливого да счастливого народишка. Не для всякого… Ни полиции, ни судов. Налогов не назначено. Белые калачи, мед, мясо, масло со стола не выводятся. Проживает тамошний житель при полной своей свободе. Солдатской службы не ведают. С кем воевать-то? Не с кем. Ссор или драк там не знают, не слышали, что это такое есть. Куда ни пойди — райские кущи. Ушибся, стукнулся, порезался — ни боли, ни синяка. Боль — что это такое есть — не знают. Да-а. Ружья простого не видывали, нет и в помине. Ни пушек, ни ружей. Мир-согласье во всем.
— Где ее получше искать-то, божескую землю? — спросил, улыбаясь, Петька. — Далеко ли то море-окиян?
— Поп сказывал, что плыть кораблем можно всю жисть. А все от воли господа небесного. Тую божью землю искать не берись, коли не силен верой, — отвечал урядник.
— Можа, через Амур сыщем? — спросил Кудеяров.
— Неоткуда ей тут быть.
— Поспрашивать бы у здешних народов. Кто тут проживает?
— До Албазина попадались орочоны. Здеся бродячие дауры.
Зауряд-сотник усмехнулся: «Додумались, у кого спрашивать про божескую землю. У самых что ни на есть нехристей».
В пятидесяти верстах выше Айгуня флотилия остановилась. Муравьев отправил к айгуньскому амбаню зауряд-сотника и переводчика с несколькими казаками, чтобы известить маньчжурские власти о следовании русского отряда в устье Амура.
Ночь прошла в томительном ожидании. Муравьеву не спалось, часто вставал, выходил на палубу. Воды Амура вниз по течению были пустынны. Где-то всплескивала крупная рыба. По-бычьи взревела выпь. Вдоль берега теплились огоньки костров. Перекликались часовые: «Посма-а-три-вай!»
Утром из протоки выскочила парусная лодка под маньчжурским флагом. Муравьев велел поднять на баркасе русский флаг. Лодка, гонимая попутным ветром, скоро подошла к борту баркаса.
Оттуда спустили дощатый трап с ковровой дорожкой. По трапу поднялись на судно чиновник амбаня — высокий, тощий маньчжур с тонкими подстриженными усиками и переводчик.
Чиновник спросил, куда и зачем следует русская флотилия. Муравьев ответил, что флотилия направляется в устье Амура для подкрепления крепостей на морском берегу России.
— Вашим крепостям кто угрожает? — учтиво спросил чиновник, кланяясь и прижимая руки к груди. — Нельзя ли без военной силы?
— Мировая политика принуждает нас к этому, — резко сказал Муравьев. — Мы воюем с Англией и Францией.
— Из Пекина нет разрешения…
— Я хочу видеть вашего амбаня.
— Он шлет вам наилучшие пожелания и подарки. — Чиновник поклонился. — Ваши слуги могут взять подарки. — Он указал рукой на лодку.
По распоряжению Муравьева казаки спустились в лодку. Оттуда послышалось хрюканье и под улыбки и смех стоявших на палубе офицеров казаки втащили на баркас черную свинью.
— Мур-фу-фу! Мур-фу-фу! — твердил чиновник, скаля в ослепительной улыбке зубы и прикладывая беспрестанно руки к груди.
— Чего он хочет? — спросил Муравьев у переводчика.
— Это ваше имя, переиначенное китайцами. Он чествует вас.
Генерал поблагодарил чиновника, угостил его обильным обедом и снабдил подарками.
Маньчжурская лодка ушла. Чиновник амбаня не имел полномочий для переговоров и приплыл сюда, как полагали в отряде, для разведки и затягивания времени, чтобы амбань смог подготовиться к встрече с русскими.
Флотилия тронулась в путь, не ожидая возвращения зауряд-сотника.
Чтобы произвести впечатление на амбаня, Муравьев перебрался с баркаса на пароход «Аргунь». Настроение у него несколько испортилось. В свите генерала все приуныли.
«Неужели придется проходить с боем? — думал генерал. — Вот уж никак не желательно. Что там за гарнизон, много ли пушек? Они о нас все вызнали, мы о них ничего… Зауряд-сотника держат, не выпускают. Понятно. Нельзя выказывать нерешительности и трусости.