Упавшие как-то раз
Шрифт:
— До станции десять минут, — заглянув в последний раз, сообщила она.
Подходя к вокзалу, поезд прямо-таки заливался свистками и гудками, точно радуясь, что вот она, долгожданная пристань и сейчас наконец-то удастся отдохнуть.
Вокзал — отдельная история. Нам пришлось пробираться сквозь бесчисленные толпы, обходить стороной бомжеватого вида субъектов и надрывно вопящих горбатых старух, которые выпрашивали милостыню. Спешка и суета. Спешка и суета. Терпеть не могу суету.
Пока ждали экипаж, чтобы доехать до гостиницы, заметила у подворотни трех беспризорных котят. Они лакали из миски, оставленной каким-то сердобольным прохожим. Совсем как у меня на родине. Где бы ты ни находился, в какой бы неведомый край ни забрел, везде обязательно найдутся кошки и люди, которые их любят.
В гостинице, которых на весь Центриус было с десяток, оказался весьма услужливый персонал. Метрдотель лично проводил нас в номер, расшаркался, словно у нас денег завались, и уведомил, что в два часа подают обед. Эсфирь поспешила в ванную, где были приготовлены бочки с горячей водой, — отмываться от вокзальных «благоуханий». А я села штопать драные чулки и драный подол платья. Как в таком виде явиться в географическое общество?
Когда Эсфирь, распаренная, вышла из ванной, я мучилась со своими непослушными волосами перед зеркалом.
— Помочь? — поинтересовалась она. Вишь, какая добрая стала! Чистенькие мы все добрые.
— Да уж как-нибудь сама справлюсь, — с зажатыми в зубах шпильками ответила я.
В Центриусе было гораздо оживленней, нежели в городе Вечнозеленом. И улиц только на пути к географическому обществу насчиталось не меньше дюжины. Парадная дверь в общество пряталась за густым рядом молочно-белых рифленых колонн, на которых держался фронтон с лепными украшениями. Внутри пахло канцелярией — сырой древесиной, пыльными бумагами и ужасно стойким одеколоном усатых чиновников, которые шествовали по коридору, жуя незажженные папиросы, и знай раскланивались друг перед другом.
— Извините, где я могу проконсультироваться насчет летательных аппаратов? — спросила я у одного. Тот отчего-то принял стойку смирно, запихнул папиросу в карман и зычным голосом отрапортовал:
— Второй этаж, по коридору направо, третий кабинет с конца!
Он чуть не добавил «Шагом марш!», но вовремя спохватился.
— Мне нужно построить воздушный шар. К кому здесь можно обратиться? — полюбопытствовала я, просунув голову в дверь третьего кабинета с конца коридора. Надо сказать, работа в этом кабинете просто кипела. При моем появлении пять голов одновременно поднялись, пять пар близоруких глазок недоброжелательно зыркнули на меня, и лишь один рот, разделяя слова, возмущенно произнес:
— Нам тоже много чего нужно. Идите в коридор и ждите. Вас позовут.
Я просидела под дверью два часа, а может быть, и три. Никто и не думал меня приглашать. Эсфирь снова играла в молчанку, так что пришлось развлекаться самой. Когда спустя часа четыре меня наконец-то позвали, я старательно разрисовывала кусок бумажки волнами и треугольничками.
— Пройдите-ка во-он к тому столу.
Мне указали на сморщенного, как сухой гриб, старичка с окладистой белой бородой и бегающими глазками.
— Что вас интересует? — немощно проблеял старичок.
— Есть у вас чертежи воздушных шаров? — спросила я.
Старичок поморщился, хотя морщиться, казалось, было уже некуда.
— Дама — и вдруг воздушными шарами интересуется! Не дамское это дело.
Эх, будь здесь Пуаро, он бы непременно его укусил. Мне тоже вдруг захотелось укусить этого дремучего деда, чтоб знал свое место. Однако сдержалась. Надо же как-то заполучить чертежи.
— А вы знакомы с Лео Вернадски? — Вспомнив, что он знаток звезд, я решила, что уж здесь о нем наверняка наслышаны.
— Лео? Неужели… — пробормотал старичок.
— Это он послал меня за чертежами, — не сморгнув и глазом, соврала я.
Старичок зашевелился и живёхонько полез под стол.
— Сейчас! Сейчас достану! — прокаркал он. — Будут вам самые свежие, самые лучшие чертежи!
Ну вот, совсем другое дело. Может, в следующий раз упомянуть о короле?
Выбравшись из-под стола, старичок выволок на свет сложенную в несколько раз увесистую пачку желтой бумаги с чертежами и пояснениями.
— Для своего любимого ученика делал, — похвалился старик. — Вы быстро разберетесь. Разжевано так, что даже дитя поймет.
Чертежи были широкие, тяжелые. Я перебросила их через плечо, как одеяло, поблагодарила и отправилась на улицу, где, под навесом, меня ждала Эсфирь. Падали крупные хлопья снега.
— Сегодня переночуем в гостинице, а завтра поутру в путь, — сказала Эсфирь.
Я шла за ней по блестящему ватному снегу и думала, что надо бы как следует упаковать чертежи. Не ожидала, что они окажутся такой объемистой ношей.
До вечера мы просидели на балконе гостиницы, укутавшись в пледы и уничтожая печенье, которое принесли к чаю. Мне мечталось о теплых краях, где люди ходят босиком по мягкой траве и где можно выбрать холм, заброшенное здание или одинокую скалу у моря, чтобы любоваться оттуда закатами, размышлять и ни о чем не беспокоиться…
Грохот и крики на улице возвестили начало дня. Но окончательно я проснулась лишь в поезде, который отправлялся к Суолийскому морю, в город Портовый.
— В Портовом купим тебе пышное платье, — пообещала Эсфирь. — Там работают лучшие швеи во всей Мериламии.
Я кивнула и уставилась в окно. Справа от путей бежала мутная порожистая речка Триглас. Серое небо не предвещало радости, и меня грела лишь мысль о покупке. С некоторых пор я полюбила длинные юбки и только того и ждала, как бы приобрести новую. А тут не юбка — целое платье!
Под конец пути мы с Эсфирью задремали. Когда я проснулась, она плакала и кричала во сне. Я потормошила ее за плечо.
— Эй! Приехали!
Эсфирь вскочила так, словно ее шандарахнуло шаровой молнией Рифата. Наверное, ей снился этот психопат.
Убедившись, что за нами не следят, мы прямо с вокзала отправились в популярный магазин платьев, где толпилась уйма разодетых дамочек всех комплекций и возрастов. Дышать там было практически нечем. А если учесть, что на каждой из дамочек сидел туго затянутый корсет, то оставалось лишь удивляться, как они до сих пор дружно не грохнулись в обморок.