Упущенный шанс
Шрифт:
Ведь это все равно, как если бы пылесос стал притворяться, что он чистит ковер, или для пущей важности стал делать вид, что всасывает пыль не спереди, а сзади, откуда выходит струя прошедшего через фильтр воздуха. Смешно ведь, правда? А ведь в большинстве автобиографий так и прет наружу желание автора не столько рассказать о своей жизни, сколько пустить пыль в глаза. Так что, если ты хочешь сочинить мне на прощанье что-нибудь автобиографическое, прошу тебя ничего не приукрашивать и честно, как и подобает машине, показать свое я. Ведь машина или трудится, или становится на ремонт.
– Идея, тема...
– ласково напоминает мнг ее голос, а совиные глаза смотрят на меня прямо-таки
Провокационная идея создать автобиографическое произведение уже захватила меня, а готовность компьютера участвовать в ее реализации еще больше подогревала азарт.
– Ну, поскольку ты настаиваешь... Только видишь ли, муза моя милая, чтобы рассказать тебе свою биографию честно, без прикрас, ничего специально не подбирая и не расставляя в нужных местах акценты, мне потребуется столько дней и часов, сколько я жил, еще одна жизнь, ты не находишь? И потом, ты ведь идеи требуешь? А откуда взяться идее в автобиографии? Один из моих старших собратьев по перу, Стефан Цвейг, а имя это должно храниться в твоей памяти, изрек однажды такую вещь: "Ни в одной идее не заключено всей истины, - сказал он, - зато в каждом отдельном человеке содержится вся истина". Как тебе это нравится?
– Идея является обязательным условием любого художественного произведения, - неожиданно разражается компьютер многословной тирадой. Напоминаю: придерживайтесь инструкции по оформлению заданий!
Я прыснул:
– Ты как всегда права, машина. Человек и в самом деле не является художественным произведением, думаю, даже наоборот. Впрочем, какая-то идея недавно мелькнула в голове. Постой, с чего мы начали этот разговор? Я поинтересовался, как ты сможешь трудиться для другого владельца, когда ты, можно сказать, стал моим двойником. Так, у нас шла речь о том, что я позвонил в отдел жалоб и они заменят тебя другим компьютером. Так, пока я не вижу здесь никакой идеи. Скорее, это из области проблем идентификации личности. Впрочем, по ассоциации мне вдруг вспомнилась одна реплика, всплывшая из глубин сознания, как пузырек воздуха.
Позапрошлым летом я обедал со своими московскими гостями - Аркадием Стругацким и Карлом Левитиным. За обедом мы пили хорошо охлажденную мастику[Мастика - болгарская анисовая водка {прим. пер.).]. В полупустом ресторане было прохладно и уютно, нам было весело, расходиться не хотелось, и всё бы ничего, но обед пришелся на мое рабочее время. Конечно, никто бы не упрекнул меня тогда за отсутствие: гостем Болгарии был не кто иной, а сам всемирно-известный писатель-фантаст Стругацкий, но я был обязан хотя бы позвонить в редакцию и предупредить, чтоб меня не ждали. Я отправился разыскивать телефон, а Аркадий Натанович, в котором вдруг проснулся бессмертный фантаст, крикнул мне в спину: -Любен, представь себе - ты звонишь в редакцию, а тебе отвечают: "Любен Дилов слушает!" Втроем мы дружно расхохотались, но, когда я стал набирать свой номер - у меня в редакции стоял спаренный телефон, поэтому на звонки первой отвечала секретарша, я вдруг подумал, а что если и вправду сейчас услышу в трубке собственный голос? Признаться честно, от этой мысли мне стало не по себе, и, медленно вращая диск, я все пытался представить себе, как отреагировал бы в подобном случае.
– Так вот об этом у нас и пойдет речь, мудрая моя совушка. Как ты думаешь, твой сочиняющий блок способен разработать такой сюжет? Не со мной в роли главного персонажа, эту историю я тебе рассказал для примера. А ты бы мог вот так столкнуться в реальной жизни с самим собой?
Понятное дело - я требовал от него представить такое, что сможет вообразить себе не каждый интеллигентный человек, а для машины это была и вовсе непосильная задача, и я хотел всего лишь услышать, что ответит этот все еще волнующий меня прекрасный голос. Но вместо ответа машина зарделась от ярко вспыхнувших красных огоньков в совиных глазах. У меня чуть не вырвалось: "А, устыдился наконец-то!" -но я вовремя осознал, что компьютер просто автоматически переключился с режима приема информации на рабочий режим. А это поставило меня в тупик - ведь я не задал ему ни конкретной темы, ни того, что в моей болтовне хотя бы отдаленно напоминало идею произведения. Тем не менее его печатающее устройство тихонько выстукивало дробь, а в приемник уже поступала первая страница. Я буквально впился в нее дрожащими пальцами, как для вящего драматизма выражаются некоторые писатели, настолько мне было любопытно, что может рассказать компьютер о самом себе.
ОГРАБЛЕННАЯ ИСТИНА
А.Н. Стругацкому
Поднимаясь из-за стола, я моментально почувствовал, что анисовая легкость мастики перешла в мои колени. Добрый десяток лет я не брал в рот ни капли этого коварного напитка, но Аркадию Натановичу он очень понравился на свою беду я предложил ему попробовать его для пущей экзотики в первый же день пребывания писателя в Софии, а после того, как он опрокинул вторую рюмку, решил составить ему компанию. Карл наливался кока-колой - на улице его ждала машина, на которой он прикатил аж из Москвы. Правда, он грозился вечером наверстать упущенное.
– Извините, - сказал я, - мне нужно позвонить в редакцию.
Мастике удалось размягчить и мое произношение. Мне даже показалось, что я произнес эту фразу как чистокровный русский, и обрадовался еще больше, хотя больше радоваться, казалось, было некуда, поскольку мне давно не выпадало счастья сидеть в компании таких башковитых и остроумных мужчин, как Стругацкий и Левитин.
– Аркадий Натанович, вы позволите мне заказать по пути кувшин мастики для нас и тридцать кока-кол для Карла, - пошутил я.
– Нужно придумать для нее другое название, что-нибудь в духе фантастики,-сказал Аркадий Натанович.
Когда я предложил ему вчера попробовать мастики, его передернуло. Оказывается, в России так называется какой-то препарат для чистки паркета. Благодаря этой путанице разгорелась одна из тех остроумных бесед на философские и филологические темы, которые с таким блеском умел вести Аркадий Натанович, однако мастика стерла в моем сознании все ее следы, как настоящий растворитель.
– Я на минутку, - извинился я еще раз за то, что оставляю их одних.
– Любен!
– крикнул мне вдогонку Аркадий Натанович.
– Представьте себе, что в редакции трубк поднимет не кто иной, а сам Любен Дилов!
– Вот это тема! Покупаю!
С моей стороны такой ответ был не более чем любезностью: тема эта давно заезжена в фантастике, да и во всех остальных жанрах тоже.
– Напишите об этом рассказ!
– сказал он таким тоном, словно делал мне подарок.
– Не исключено, что и напишу, - ответил я, - только не знаю, что делать, если мне вдруг ответит Аркадий Натанович Стругацкий.
Карл громко засмеялся, а Стругацкому, как я заметил, эта реплика показалась двусмысленной, поэтому я поспешил добавить:
– Это будет не меньшей фантастикой, а к тому же я предпочел бы побеседовать с вами, а не с собой. Себе я давно надоел.
– Любен, - сказал Карл.
– Исполните просьбу его друзей и поклонников-заставьте его двойника поменьше пить. Сердце у него неважное, нервы тоже...
– Будьте покойны, - ответил я.
– Моральному пафосу фантастики меня учить не надо.