Упущенный шанс
Шрифт:
– Ну-ну, ты, похоже, забыл, что я младший брат, - похлопал Иван по ножнам.
– Сперва подумай немножко, а потом уж решай. Даю три минуты на размышление, по одной на каждую голову, потом заговорит мой меч.
Головы испытующе заглянули друг другу в глаза, длинные шеи вытянулись в гигантские вопросительные знаки.
– Что это он себе позволяет?
– повернулась левая голова к двум другим.
– Лично я считаю себя ужасным змеем, нет никого ужаснее меня!
– Не преувеличивай!
– возразила ей правая.
– Я, например, считаю себя совершенно нормальным змеем, -
– А я ужасным!
– выкрикнула первая, гневно раздувая языки пламени.
– Немедленно прекрати безобразничать!
– прикрикнула на нее правая. Ерепенишься, потому что осталась без обеда. Завтра же запоешь по-другому.
– Ты тоже завтра запоешь по-другому, - ехидно парировала левая.
– Ведь корова завтра достанется мне.
Средняя голова смущенно пробормотала:
– Странное дело - одна моя половина утверждает, что я хороший, другая что плохой.
На нее не обратили внимания, поскольку между двумя другими начался подлинный скандал. Головы обзывали друг дружку такими словами, какие никогда не дерзнул бы произнести бедный Иван, это была чудовищная ругань, в потоке которой редким рефреном звучали слова "хороший-плохой, хороший-плохой". Понимая, что дискуссия разгорелась надолго, Иван достал меч и проревел:
– А ну, заткнитесь! Ты доброе чудище, и все тут! Глупое вот только. Не обижайся, все добряки немного глупцы. Ты вот что мне скажи - на кой тебе эти сокровища? Ты ж в них ничего не смыслишь, а туда же - взялся охранять! Для кого стараешься-то? От кого стережешь? Ну-ка ответь?
Головы в замешательстве выгнули чешуйчатые шеи. Правая зло буркнула:
– Кормят меня, я и стерегу! А тебе зачем они?
– Да уж видел я, как тебя кормят, - сказал Иван, неторопливо сворачивая "козью ножку".
– Впрочем, это уже разговор. Я с самого начала знал, что мы найдем общий язык. Сейчас вам объясню, слушайте. Я пришел вон из того города, что в низине. Живем мы там в страшной бедности. Вы только посмотрите, какой мне табак приходится курить. Земли у нас бедные, урожаи скудные, жители скоро перемрут с голодухи. А на эти сокровища мы проведем воду на поля, фабрик понастроим, больницей и школой обзаведемся, да и заживем по-человечески. Как видишь, для доброго дел" стараюсь.
– Ну. а как же я?
– спросило чудище.
– А что ты? Ясное дело - со мной пойдешь. Вот мы разбогатеем и так тебя кормить будем - хоть лопни. И ни одна из голов не будет голодать. Однако будет торговаться - руки чешутся, скучают по работе. И помни - я меньший брат!
– А ты точно знаешь, что меньший?
– Сколько ж можно повторять, - раздраженно отозвался Иван, - неужели я до трех считать не умею.
Чудище огромной лапой почесало по очереди все головы, начав с левой, потом отодвинул оси от входа в пещеру и со вздохом молвило:
– Ладно, под твою ответственность!
Засучив рукава, Иван принялся таскать из пещеры сокровища, грузить их на широкую спину чудища, потом вскарабкался сам и погнал его в город.
В первый момент жители города в ужасе разбежались и попрятались, однако узнав, в чем дело, устроили настоящие празднества. Но Иван разрешил праздновать только три
По воскресеньям они прогуливались по городскому парку, где был устроен прелестный уголок животных, и добродушно подтрунивали над добрым Змеем-Горынычем, который в охольстве бездельничал в этом уголке. Больше всех ему радовались дети. Они карабкались по его длинным шеям, катались на нем, требовали, чтоб он пускал огонь из ноздрей.
Так прошло много лет, и постепенно всё переменилось. Это и понятно - с годами всё меняется. Сначала его забросили дети. Как и любая игрушка, Змей-Горыныч им попросту надоел. Теперь лишь изредка какой-нибудь сорванец привязывал к его рогам хлопушку, и, как только Горыныч чихал, она взрывалась, опаляя ему ресницы и пугая его. К тому же дым ел глаза.
Потом его оставили женщины. Какое-то время они еще выстраивались к нему в очередь, прося смолить ощипанных кур и гусей. На длинной палке они совали ему под нос птицу, Горыныч слегка раздувал ноздри, языки пламени в мгновение ока лишали птицу последних остатков оперения, и счастливые хозяйки бежали домой, чтобы приняться за стряпню. Это было удобно и быстро, потому что Горыныч обслуживал сразу по три домохозяйки. Но потом открылась бройлерная фабрика, которая завалила рынок идеально бесперыми тушками, и женщины перестали пользоваться его услугами.
Поубавилось и гуляющих в парке - вместо этого жители города теперь часами просиживали перед телевизорами. Собираясь в тавернах, мужчины роптали:
– Зачем нам этот зверь? Из-за него приходится держать целый коровник. Мы не так богаты, чтобы содержать разных там чудовищ. И Иван хорош.. Вместо того чтобы, как водится, убить его, навяЗал на нашу голову! Видать, не случайно в детстве у него было прозвище Иванушка-дурачок...
Но до престарелого Ивана слухи об этом не доходили. Давным-давно народ объявил его великим человеком, а разве можно заявить великому человеку о своем недовольстве им? Как только он умер, новый правитель, снедаемый честолюбием и спешивший ускорить свое провозглашение великим человеком, перестал посылать Горынычу коров. Вместо этого он открыл в парке несколько лавок и распорядился, чтобы те, кто желает кормить чудище, платили за это удовольствие. Правда, сначала мясо в этих лавочках продавалось дешевле, чем в других, но потом цены выровнялись, поскольку многие покупали мясо вроде бы для Горыныча, но кормились им сами.
Горыныч заметно осунулся. Он одряхлел и сморщился, как надувная игрушка, у которой неисправна затычка. С трудом держался на ногах, и оставалось только удивляться, что отдельные девушки-невесты, попав в интересное положение, продолжали ссылаться на него как на виновника случившегося. Подобные утверждения, разумеется, еще больше осложняли Горынычу жизнь. Однажды он из последних сил дополз до центральной площади и пролежал там несколько месяцев подряд, немощно раскачивая головами и жалобно умоляя прохожих: