Упырь
Шрифт:
– Благословенны будьте, братья и сестры, господь любит всех вас!
Виктор оглянулся. По проходу шел колоритный мужчина, нет, скорее молодой человек, чуть старше его самого. Черные длинные волосы перехвачены лентой, рот скрыт в густой бороде. Светловато-черная ряса. Сума через плечо и сучковатый посох в руке. Вылитый персонаж из Горьковского "По Руси". Виктор посмотрел на ноги. И здесь имидж не нарушен: разлапистые ступни со сбитыми пальцами в простых коричневых сандалиях, тесьма крест на крест на голени.
– Господь простит всех вас. Придите и покайтесь. Облегчите душу. Отриньте грехи. Начните жизнь праведную. Есть еще время. Господь примет вас. Господь любит всех вас.
Виктор
– Подайте нищим, помогите убогим, придите к Храму Божьему.
Проходя мимо, парень сел напротив Виктора.
– Я многогрешный брат Филарет, иду в Новый Афон, по мере разумения проповедую Слово Божие. Брат, я вижу тяжесть на твоей душе. Господь поможет тебе.
И неожиданно для самого себя Виктор рассказал брату Филарету все. Имел ли он право бросать на чужие плечи свои тяготы?
Они сидели на лавочке у платформы. Брат Филарет долго молчал.
– Брат, я не смогу помочь тебе. Не жди от меня совета. Только Господь тебе поможет. Но ты сам должен прийти к нему. И грехов твоих я не в силах измерить, поелику сам многогрешен и в понимании мудрости Господней не достаточно разумен. Одно лишь скажу, грех великий - пытаться самому срок жизни отмерить. Не делай так более. Твой крест тяжек. Но не непосилен.
Брат Филарет и подсказал Виктору выход.
– Брат Виктор, разве тебе непременно человеческая жизнь нужна? Не можешь ли ты взять силу у тварей неразумных?
Непривычно это было, но получилось. У Виктора просветлело на душе. Они продолжили странствие вместе. В маленькой свежевыбеленной церквушке брат Филарет раздобыл Виктору поношенную, немного не по размеру, рясу. Котомку Виктор сам себе сладил, купив на базаре крепкий полосатый мешок. Они прошли через добрый десяток заброшенных, умирающих подмосковных деревушек. В одной из них, где на четырнадцать дворов осталось три бабки да глухой дед, Виктору подарили настоящие берестяные лапти. Брат Филарет только усмехнулся - береста по асфальту не долго протянет, но Виктор на одном из привалов смастерил подошвы из автопокрышки - прямо по Ленину: слияние города и деревни.
К осени они добрались до Нового Афона. В дороге Виктор "питался", в основном собаками. Кошек он не трогал, даже будучи смертельно голоден. Легко давались голуби, но толку от них чуть. А раз в Бзыбских горах, когда шли через перевалы к морю, даже завалил мишку. За это время Виктор многому научился: голодать, расходуя силы предельно экономно, контролировать свой "аппетит", а если попадалось живое, высасывать жизнь до последней капли, запасать силу впрок.
И вот ворота монастыря закрылись за братом Филаретом. Две щепки в бурной реке жизни, случайно прибитые волной друг к другу, понеслись далее по своим протокам. Виктор так и не узнал, в чем брат Филарет многогрешен. Ночами брат часто кричал. А днем в бесконечных неспешных беседах сверкали порой совершенно неожиданные грани. Все их беседы в итоге сводились к вере. Но какими путями? Брат Филарет то ронял юридические термины, приводя примеры из римского права, то восхищался стройностью государственного устройства Formica, противопоставляя его беспечности Lepidoptera (Виктор не сразу понял, что речь идет о муравьях и бабочках), то вдруг начинал рассуждать о шансах команды МакЛарен-Хонда на победу в этом сезоне и деталях спортивной биографии Айртона Сенны (Виктор не посмел упрекнуть его в мирских интересах).
В Москву Виктор добрался на поезде без пересадок, приютили проводницы-стройотрядовцы. Шел по улицам бездумно, просто вдыхая суетливое многолюдье города, просто радуясь, что
Он едва успел на "девять дней". Валентина Викторовна сгорела от гангрены в четыре дня. А перед этим, сказали соседки, укоризненно глядя на Виктора, весь год была такая болезненная, как зимой в гололед упала, чуть ногу не сломала, так и посыпались хвори одна за другой.
За четыре года Виктор пересек страну из конца в конец. Место оказалось не просто найти, чтоб людей рядом совсем не было, а другого живого в достатке. И чтоб нужным людям при этом быть. Поработал зиму дворником в зоопарке. Был пастухом, был скотником. Ходил с топографами по тайге, рейку таскал. Ходил по Тихому океану на сейнере, селедку да кильку ловил. Долго искал. Пока не устроился радистом-метеорологом на остров на Каспии. Противно и гадко было, когда выжил со станции начальника с женой и трехлетним сыном. Ничего, они и так через полгода собирались увольняться, денег на кооператив скопили. Зато Виктор здесь почувствовал себя на месте, он не опасен никому. И он нужен людям, день и ночь, весной и осенью, восемь раз в сутки, каждые три часа. Он не думал, что все это так не на долго...
* * *
Началась вторая фаза экспериментов. Анализы, анализы, анализы. Кровь, моча, костный мозг, все соки организма. Ему казалось, что врачи состязаются в поиске закутков тела, откуда можно отщипнуть кусочек. Кроме самих образцов тканей, врачей интересовала его чрезвычайно высокая способность к регенерации и умение отключать боль. Его прогулки по городу и заплывы прекратились, едва хватало времени и сил, чтоб восстановиться от одного исследования до другого. Он пытался вникнуть, стремился помогать. Погрузился в научную суету настолько, что сам уже забыл о конечной цели изысканий. А когда чуть остановился и подумал, оказалось, что прошел без малого год. Результата не видать даже на горизонте. Виктор напомнил. Ему сказали, ага. Он напомнил еще раз. Ему рассказали про тернистость научного пути. В третий раз он напомнил на самом высоком уровне и не только об их договоренности, но и о своих возможностях.
Тогда ему торжественно вкололи какую-то гадость. Желудок полчаса побунтовал и два дня работал, как положено, даже стул был не слишком жидкий. Потом началось что-то страшное. Тело покрылось черными пятнами, его скручивали судороги, колотила лихорадка. Навалившись впятером, его привязали к койке и влили литр его собственной крови, он еще удивился, когда успели столько набрать. Пока он метался в бреду один в пустой палате (сестры опасались приближаться, и хорошо, что опасались), пока он блуждал из кошмара в кошмар, его судьба была решена. Работы по проекту "Феникс" свернуть, объект передать для структурного анализа по ускоренной программе с последующей ликвидацией.
Селивестор Иннокентиевич Бурдак называл себя врачом-агонологом (agon боль). Он не лечил боль, он обстоятельно и всесторонне изучал ее. Он выезжал в экспедиции в самые разные концы света. Исследуя варварские обряды совершеннолетия у примитивных племен, побывал в джунглях Конго, Амазонии, Западного Ириана. Прошел по кровавому следу геноцида и гражданских войн: Вьетнам, Камбоджа, Чили, Сомали, Афганистан, Северная Ирландия. В докторской диссертации - "Предшоковые состояния" - использовал секретные архивы Дахау и Майданека.