Ураган «Homo Sapiens»

Балаев Николай Петрович

Михаил уснул, через несколько часов проснулся и подумал: потолок давно бы надо побелить. Белить я не умею, но, научусь. Уеду на материк и буду потолки на стройках белить. Тихо и бездумно. И душу тратить не надо. Михаил снова уснул. Постепенно им овладела черная северная меланхолия, о которой достоверно известно только одно: возникает она обычно посреди полярной ночи, а также в период затяжных тундровых дождей. Появляются у человека неведомые ранее капризы и желания, а если он перенес накануне обиду, душа его начинает требовать от общества идеальной чистоты,

а иначе контачить с ним отказывается. И тогда выбирает в друзья существа необычные: такого вот Сему или паучка Мартына, живущего за батареей отопления. Ибо любая душа, даже добровольно отверженная, требует слушателя и соучастия в страданиях.

Михаил засыпал и снова просыпался. Мысли и сны были самые разнообразные. О саркофаге Тутанхамона и новой пирамиде в Пекине, о бабочках и «Конкорде», о картинах Рериха и Батыевом нашествии. Пришел журнал «Крокодил», сказал:

— Полистай-ка меня, сколько тут дряни. Захлебнуться можно, а я работаю, да без респиратора. А ты из-за какого-то микроба Редько расчувствовался. Эмоции, брат, эмоции.

— Все равно уеду! — закричал Михаил. — От микроба полпланеты вымирало, были факты!

— Это ты, брат, прав, — «Крокодил» вздохнул. — Но лекарство остается все то же…

— Какое?!

— Сам помысли. — «Крокодил» встал и вышел, а на его месте оказался Генка, долго поил Михаила горячим, без вкуса, черным напитком и говорил:

— Я вот все мотался. Ну, строил, конечно. Одно запустил — давай другое. Махнул на новое место, а старому — привет! Не поминайте лихом! И только сейчас, после встречи с этими… полезли в голову всякие мысли. Как там мои стройки без меня крутятся? Ведь и мои же, а? — Генка долго глядел в тяжелые ладони. — Какие руки их крутят? Какие головы над ними кумекают? Ох, эти руки-головы… Все они могут. В любую сторону… Или я не прав в чем? Ладно, отлеживайся, а я побегу, меня Тыны ждет. Там Редько вызвали, прибыл сегодня…

И сразу в комнату вошел Редько, отодвинул Генку в угол.

— Я тебе покажу — акт! — сказал Редько Михаилу. — Заставлю забыть и акт и наш район! И не только район, но и область! И на карте захочешь найти, не найдешь вверенной мне части государственной территории! Щенок!

— И из Солнечной системы вылетишь! — зловеще, в тон ему, сказал Генка. В глазах его засветились холодные бешеные тени: — И из Галактики тоже!

— Ну ты! — Редько замахнулся на Генку. — Я осуществляю функции!

— А я тебе встречного! — сказал Генка, и Редько исчез.

— Наживаешь себе врагов, — сказал Михаил.

— На Кавказе говорят: «Если у тебя нет хорошего врага, ты не мужчина». А Чукотка как Кавказ: сплошные горы. — Генка ухмыльнулся: — Значит, становлюсь я мужчиной.

— Похоже, и гражданином, — сказал Михаил. — В добрый час…

Стена за Генкой вдруг исчезла, и там возникли лиловые, в светящихся туманах, горы. В руках у Генки появился большой золотой букет. Из-за гор, из туманов вышла Лелька и сказала:

— Не надо. Гена, не рви их, я не могу взять у тебя ни одного стебелька. Ах, Гена, разве ты ничего не видишь? Какие все слепые!

— Вижу, —

сказал Генка. — Но я все равно всю жизнь буду собирать цветы и класть их у твоих ног. И где бы ты ни была, будь всегда уверена, что каждое утро у твоих ног лежит букет, собранный мною.

Леля, Ле-ля, Ле-е-еля! — поплыл в сознании Михаила чистый и мелодичный звон. Он открыл глаза. В воздухе витал аромат лимона. Михаил повернул голову. Рядом, на табуретке, стоял стакан с заваренным до черноты чаем, в котором плавал ломтик лимона. Над стаканом вился парок. За ним, на тумбочке, звонил телефон. Михаил выпил стакан единым духом, сел, взял трубку. В теле царила необъяснимая легкость.

— Етти, Комаров, — сказал секретарь райисполкома Тыны. — Здравствуй. Все болеешь?

— Да вроде, — неуверенно сказал Михаил.

— А на ночь стаканчик с перцем не пробовал? Хорошо! Только с черным, молотым. Любую простуду давит.

— А если с горошком? — спросил Михаил. Ему стало весело.

— Этки, — возразил Тыны. — Плохо с горошком.

— Тогда истолку, — согласился Михаил.

— А толочь-то и некогда, — торжественно сказал Тыны. — Пора зимник открывать через бухту, а инспектор печать и подпись под актом о приеме не поставил. Это порядок? Там речка Пыкарваам, Ольховая. Я дорожников, конечно, предупреждал, но за ними сам знаешь, как надо смотреть: в четыре глаза с четырех сторон. Так что собирайся.

Вечная истина

Михаил вывел вездеход из гаража и вспомнил, что на ногах хоть и теплые, а ботинки. И куртка из синтетики. А дорога дальняя и этот материковский «мех» греет в здешних краях только летом. Машина же есть железяка, а зимник пока пуст. Значит, надо прихватить мешок с меховой одеждой.

Когда он тормознул у подъезда, из дверей вышла Лелька.

— Здравствуй, продавец игрушек! — окликнул Михаил.

— Ой, здравствуйте! — обрадовалась Лелька. — Вы встали?

— А что? Проснулся, рядом чай горячий. Выпил в встал. Прекрасный стакан чая. Чья это работа, а?

— Стака-ан… Вы почти два чайника в день выпивали.

— Как?..

— С лимоном. А всего шесть.

— Постой, постой. Ты чего говоришь?

— То самое. Гена часто приходил, врача приводили…

Михаил слушал, качал головой и верил и не верил Лельке. Наконец она выложила все, Михаил уяснил происшедшее полностью. Они долго молчали. Лелька спросила:

— А вы далеко собрались?

— Собрался-то?.. А, ну да… В тундру. Вечером вернусь.

Она постучала сапожками и робко сказала:

— Возьмите меня с собой. Ни разу не была в зимней тундре. А сегодня у меня выходной.

Вот тебе раз. Хотел один прогуляться… А почему один? Гуляка, тоже мне. И не забывай: просьбы стариков и детей святы!

— Мать отпустит? — спросил он.

— Я взрослая, — с достоинством сказала Лелька.

Ну, правильно. Ах, дети, дети, куда вы спешите? Если знать заранее, что ждет за воротами детства, многие не станут торопиться распахивать их. Да, многие, Михаил вздохнул.