Уральская пленница
Шрифт:
Он пошарил в одном из рюкзаков, вытащил бутылку водки и резким движением вышиб пробку. Подойдя к Ольге, он притянул её за отворот тренча, запрокинул её голову и сунул горлышко бутылки прямо в рот. От неожиданности женщина даже не сопротивлялась. И только ощутив мерзкий вкус пойла, дернулась в сторону, пытаясь освободиться от жесткого захвата. Но не тут-то было. Вертолетчик крепко держал её и продолжал вливать водку. Чтобы не захлебнуться, ей пришлось сделать несколько крупных глотков, и только после этого мучитель её отпустил.
– Ты, сволочь, – прошептала, – урод, как ты смеешь…
– Ну, вот другое дело,
– Гад, фашист, упырь, – не унималась Ольга, – да ты знаешь, что тебе за это будет? Да тебя живьем закопают, ты понял?
Если бы она могла, она бы произносила слова жестко, напористо, но вместо этого сипела и откашливалась от попавших в дыхательное горло капель водки.
– Закопают, говоришь? – «упырь» подошел, остановился перед ней. Ей пришлось задрать голову, чтобы видеть его лицо. Водка начала действовать, и лицо врага расплывалось, теряло четкие очертания. – Детка, чтобы сразу все стало ясно, предупреждаю, хозяин здесь я, а ты так, временная жиличка. Захочу – дам тебе приют, не захочу – вышвырну вон! А чтобы ты усвоила, что все серьезно…
Мощный удар обрушился на женщину. Она даже не успела понять, куда он пришелся – все разом померкло перед взором, и наступило спасительное бесчувствие.
Сколько она пробыла в обмороке, неизвестно, но пробуждение было ужасным. Во-первых, голова раскалывалась от боли так, что выжимало слезы, во-вторых, один глаз ничего не видел, на ощупь вместо него был болезненный отек размером с яблоко. И самое неприятное – она обмочилась, то ли от слабости, то ли от боли. Сырость внизу и запах мочи были непереносимы. Хотелось вымыться, но больше хотелось умереть или хотя бы провалиться сквозь землю от стыда и бессилия.
Собрав волю в кулак, она сумела сесть. Подождала, пока голова перестанет кружиться. В избе еще было светло, и она разглядела за столом хозяина. На разложенной газете ломти хлеба, порезанное сало, вареная картошка. Еду мужик запивал водкой. Лицо его ничто не выражало: ни злобы, ни сочувствия. Он равнодушно смотрел на пытающуюся встать Ольгу.
– Хочешь помыться? Выйдешь и сразу направо. Через десять шагов увидишь ручей. Извини, – хмыкнул он, – горячей воды никто не припас. Нечего было разлеживаться тут.
Нащупав рядом свою сумку, женщина, шатаясь, поплелась к выходу, стараясь не задеть расставленные тут и там ящики и коробки. За дверью пришлось зажмуриться от яркого света, хотя солнце уже наполовину опустилось за гору. В двух шагах от входа женщина увидела собаку. Ольга плохо разбиралась в породах, но однажды видела подобную – это был алабай.
Собака лежала в тени навеса, положив на передние лапы крупную голову, слегка похожую на медвежью. Лапы и спина были серо-коричневого цвета, брюхо, шея и часть морды белые. Вокруг глаз темные круги, такие же темные нос и верхняя челюсть. Собака внимательно наблюдала за женщиной, но не сделала попытки подойти. И вообще никак не отреагировала на неё.
Повернуть направо, командовала себе Ольга, не падать, держаться!
Несколько десятков шагов ей дались с трудом, и прежде чем спуститься к ручью, она посидела на земле, приводя мысли и ощущения в порядок. Все тело болит, значит, жива. Глаз заплыл, но на месте, это хорошо. Зубы, судя по всему, тоже целы. Одежда, что на ней, на выброс. В сумке джинсы, майки, свитер и кроссовки. Даже халат есть. Нижнее белье есть. Еще, помнится, она клала шерстяную юбку и вязаный жилет. Весь этот набор она взяла с собой, когда собралась к Петру Петровичу. Больше недели она провела с ним в больнице, и не могла же в захолустной больничке выпендриваться в своих фирменных шмотках. А когда дед умер, купила черный костюм.
Что еще в сумке? Таблетки, косметичка, в маленьком отделении карточки, немного денег, завещание на дом Петра Петровича.
С этим пока все. Что дальше? Привести себя в порядок. Значит, лезем в воду.
Женщина разделась догола, шагнула в воду. Ручей был неглубокий, но вода в нем ледяная. Но это даже лучше – быстрей в себя придет. Ей необходимо взбодриться, смыть с себя грязь вертолета, остудить горящее от удара лицо.
Так как юбка была испорчена, женщина использовала её в качестве мочалки. Она с остервенением терла себя, плескала полные горсти ледяной воды на лицо, грудь, ноги. Некоторые места отзывались болью. До правой ключицы было не дотронуться. Пригляделась – две темные отметины – след электрошокера. Поясницу саднило, видимо, она её ободрала, когда падала. Кисти рук, хоть и выглядели намного лучше, но при малейшем напряжении отзывались резкой болью, а на запястьях остались синие следы от веревки.
Но Ольга не давала себе слабины. Она терла и терла кожу, обливалась водой и обливалась. Наконец, заледенев окончательно, выбралась на бережок, встала ногами на сброшенный черный жакет. Вытереться было нечем, но это неважно – и так обсохнет.
Через несколько минут, чистая и в чистом, женщина повернула к избушке. Джинсы, темно-синяя футболка и свитер как раз для полевых условий, а кроссовки и носки из ангорской шерсти приятно согревали заледеневшие ступни.
Выполосканные вещи развесила на ветках ближайшего деревца. Пусть высохнут. Юбку, хоть и порванную по шву, она все же решила не выбрасывать. Нечего вещами разбрасываться.
Следующее что она должна сделать, это поговорить с вертолетчиком. Выяснить, по какой причине он привез её сюда. Если ради выкупа, то не стоило забираться так далеко. Отсюда и дозвониться, наверное, невозможно – вокруг стеной горы. Спрятал бы меня где-нибудь, а она сама бы позвонила Кириллу, чтобы тот заплатил, сколько ему скажут.
А если это не с целью выкупа? Может, он маньяк! Ворует женщин, привозит их на эту поляну и насилует. Но, опять, зачем так далеко забираться? Нет, на маньяка он не похож: вертолет, узлы, ящики, этот дом…Зачем он сюда прилетел и зачем она ему?
В доме за время её отсутствия ничего не изменилось. Только вертолетчик перебрался от стола на лежак и, заложив руки за голову, рассматривал прокопченный низкий потолок.
– Нормально? – спросил он, услышав шаги Ольги. – Садись, поговорим. Есть хочешь? Вот сало, хлеб, водки глотни, чтоб полегчало. Водка – хорошее обезболивающее.
А почему бы нет? Есть, действительно, хотелось. Вчера на поминках она какой-то салат ковыряла да минералку пила. А сегодня в местном аэропорту две чашки кофе выпила да половинку шоколадки съела. Побоялась пробовать выставленные на витрине засохшие бутерброды, неестественно желтую курицу и пожухлые апельсины. Сейчас, после купания, желудок мучительно сжался от голодного спазма.