Урановый рудник
Шрифт:
— Что это он? — удивился Завальнюк. — С чего это он взял, что без Гришки своего остался? Лошадь только-только в поселок пришла, а он к этому времени уже висел… Странно, странно…
Он задумчиво протянул руку к записке, но Холмогоров остановил его, положив на предплечье заготовителя ладонь.
— Не стоит этого делать.
— Пожалуй, — согласился Завальнюк. — Оставим этот лакомый кусочек участковому, он ему очень поможет в расследовании. Без этой бумажки ему будет очень непросто представить этот случай самоубийством.
В голосе заготовителя прозвучал даже не сарказм,
— А вы что же, — спросил Холмогоров, — сомневаетесь, что это самоубийство?
— А вы? — резко парировал Завальнюк. — Да вы только взгляните на него!
Алексей Андреевич последовал совету, высказанному, правда, в неподобающе резкой форме, и сразу же увидел, что заготовитель прав: никаким самоубийством тут даже и не пахло.
Вожжи, на которых повесился несчастный, оставили на его жилистой загорелой шее характерный кровоподтек, почти шрам, который судебно-медицинские эксперты именуют странгуляционной бороздой. Чуть выше этой борозды, частично прикрытая ею, виднелась еще одна — тонкая, но гораздо более глубокая, оставленная не то прочным шнурком, не то проволокой.
— Удавка, — уверенно объявил Завальнюк. — Задушили и повесили. В погреб отнесли, чтоб поскорее остыл, чтоб никто не понял, сколько он тут провисел. И записочку для отвода глаз нацарапали. Даю голову на отсечение, что нигде на всем белом свете нет ни единого образца его почерка. Хотите, поспорим?
— Не хочу, — сказал Холмогоров. — Чего я хочу, так это понять, кто вы такой.
Глаза Завальнюка удивленно округлились; один знакомый Холмогорова, полковник милиции, прошедший всю служебную лестницу от участкового инспектора до начальника уголовного розыска, называл это «делать большие глаза».
— Я? — изумленно переспросил Завальнюк. — Помилуйте, что вы имеете в виду? Я, помнится, вам представился, и притом весьма обстоятельно… А! — лицо его прояснилось, расплылось в улыбке, которая, впрочем, тут же погасла — надо полагать, из уважения к смерти. — Вы, наверное, подумали, что для заготовителя пушнины я слишком хорошо разбираюсь в подобных вещах?
— Вот именно, — сдержанно сказал Холмогоров.
— Так я же вам говорил, что увлекаюсь чтением детективов! — воскликнул Завальнюк с видом человека, который только что благополучно разрешил возникшее недоразумение. — Это, знаете ли, тренирует наблюдательность и развивает логическое мышление. Тем более что здесь все шито белыми нитками и само бросается в глаза. Вы со мной не согласны?
— Согласен, — нехотя признал свое поражение Холмогоров.
«Каков вопрос, таков ответ, — подумал он. — И ведь не подкопаешься! Со всех сторон он прав. Не заметить, что Егорьев убит, может только слепой, а для неглупого человека, да еще и любителя детективов, такая задачка решается просто, как дважды два. Участкового ему любить не за что, и все, что он говорил и делал на протяжении последнего получаса, выставляет его с наилучшей стороны. Отличный способ обеспечить себе алиби, особенно если есть возможность выполнять грязную работу чужими руками!»
— Знаете, Алексей Андреевич, —
— Да нет, вы правы, — сказал Холмогоров. — Идемте, нам тут делать нечего.
— Нечего, нечего, — с готовностью подхватил Завальнюк, обнял двумя руками свой неразлучный портфель и ловко засеменил по узкому проходу между грядками, направляясь к темневшему за оградой из жердей лесу.
Алексей Андреевич последовал за ним и успел скрыться за колючей завесой молодого ельника как раз в тот миг, когда на подворье Егорьевых послышались возбужденные голоса. Громче всех кричал, разумеется, участковый Петров; его пьяное рычание преследовало Холмогорова еще долго после того, как они с Завальнюком оставили егорьевский огород.
На узкой тропинке, что вилась через лес по склону параллельно «Бродвею», заготовитель остановился и выудил из кармана брезентовой куртки мятую пачку «Примы».
— Ради меня можете не усердствовать, — сказал ему Холмогоров. — Курите то, к чему привыкли.
— Да, — с кривой усмешкой констатировал Завальнюк, — от вас не скроешься. Глаз-алмаз, правильно меня насчет вас предупреждали…
— Кто же это вас предупреждал, позвольте полюбопытствовать?
— В данный момент это не имеет значения, — сухо отрезал заготовитель и, вынув из другого кармана пачку «Мальборо», с видимым удовольствием закурил. — Бьюсь об заклад, — продолжал он, — что с парнишкой действительно стряслось что-то очень скверное.
— Вы о младшем Егорьеве? — уточнил Холмогоров.
— Разумеется, — Завальнюк глубоко затянулся и с силой выдул струю дыма, рассеяв стайку мошкары, которая толклась вокруг его вспотевшей физиономии. — У меня такое впечатление, что семья Егорьевых кому-то здорово мешала, и этот кто-то одним махом избавился от обоих. По-другому все это просто не истолкуешь.
Он вопросительно посмотрел на Холмогорова, но тот молчал, ожидая продолжения. Иногда надо дать человеку выговориться, подыграть ему слегка, позволить почувствовать себя центром внимания и кладезем мудрости. Глядишь, увлекшись собственным красноречием, он и сболтнет что-нибудь лишнее — что-то, чего вовсе не собирался говорить…
— Я почти на сто процентов уверен, — продолжал заготовитель, — что, пройдя по следам кобылы километр-другой, мы обнаружим еще один труп.
Холмогоров придерживался того же мнения, но уверенность заготовителя пушнины ему совсем не понравилась. Завальнюк говорил о смерти младшего Егорьева не как о предположении, основанном на логических выводах, а как о свершившемся факте — так, словно видел труп подростка своими глазами. Конечно, такая уверенность могла быть плодом обыкновенной самонадеянности, свойственной недалеким людям. Как раз таким выглядел Петр Иванович Завальнюк; его так и подмывало отнести к разряду людей, которые каждую пришедшую в их головы куцую мыслишку полагают великим откровением.