Урановый рудник
Шрифт:
— Будем нести по очереди, — возразил Холмогоров.
Он больше не боялся доверить оружие этому подозрительному типу: если бы Завальнюк хотел его убить, он бы давно попытался, да и вел бы себя иначе — во всяком случае, реже поворачивался бы к Алексею Андреевичу спиной.
— Идет, — легко согласился заготовитель. — Сто шагов вы, сто — я. Парнишка крупный, а покойники — они тяжелые… Вот странно, ведь должно бы, кажется, быть наоборот. Я где-то читал, что после смерти человек становится легче в среднем на двадцать граммов. Помнится, автор статьи приводил эти данные как доказательство
— Никак, — пожал плечами Холмогоров. — Пытаться доказать существование души при помощи взвешивания — то же самое, что измерять время линейкой или пробовать расщепить атом стамеской и молотком. Наука, в отличие от веры, ограниченна и сплошь и рядом оказывается не в состоянии объяснить результаты собственных опытов.
— Что-то в этом есть, — задумчиво сказал Завальнюк, — надо поразмыслить на досуге… Держите, — добавил он, протягивая Холмогорову ружье. — Осторожнее, не запачкайтесь, оно в крови.
Холмогоров по примеру заготовителя стер кровь с приклада пучком травы и, переломив ружье, проверил стволы. Оба патрона были на месте; латунные донышки гильз потемнели от старости, зато новенькие медные капсюли сияли, как парочка миниатюрных солнц.
— А вы заметили, — без видимых усилий беря мертвое тело на руки, сказал Завальнюк, — что при нем нет патронташа?
— Заметил, — сказал Холмогоров. Преодолев искушение вынуть патроны, он поставил стволы на место и забросил двустволку за плечо. — И о чем это, по-вашему, говорит?
— На охоту не ходят с двумя патронами, это просто несерьезно. Даже если парень был отменным стрелком, все равно… А вдруг осечка?
Холмогоров догнал его и пошел рядом.
— Может быть, вам помочь?
— Поможете через восемьдесят три шага. Восемьдесят два… один… восемьдесят… Я хочу сказать, — прервав обратный отсчет, продолжал Завальнюк, — что поехал он вовсе не на охоту. Выехал затемно, с двумя патронами в стволах… Куда, зачем? Силки проверять, капканы? Тогда почему возвращался без добычи? Неужто день такой неудачный выдался? Сомнительно как-то… Нет, я думаю, он ездил в лес по делу, не имеющему никакого отношения к охоте. И если, к примеру, пройти по следам его кобылы до самого конца, можно, наверное, узнать, что это было за дело.
— Вряд ли это возможно, — заметил Холмогоров. — Почва здесь каменистая, а лошадь не подкована.
— Верно, — согласился Завальнюк. Он уже начал пыхтеть, но даже не думал беречь дыхание. — И почва каменистая, и лошадь не подкована, и шансов вернуться, можно сказать, никаких…
— Почему вы так думаете? — удивился Холмогоров.
— А вы думаете по-другому? Три… два… один… все! Держите, ваша очередь нести.
Холмогоров снял с плеча ружье и принял страшную ношу. Завальнюк повесил ружье на шею, положил на него руки и пошел рядом, отдуваясь и ожесточенно отбиваясь от липнувшей к потной коже мошкары. Алексей Андреевич ждал продолжения разговора, показавшегося ему очень интересным, но заготовитель только на чем свет стоит клял проклятых кровососов и, казалось, думать забыл о
Недалеко от околицы им повстречалась процессия, которую Завальнюк не без сарказма назвал поисковой партией, — несколько взбудораженных, вооруженных охотничьими ружьями и керосиновыми лампами мужиков, один из которых вел за собой запряженную в подводу лошадь. В подводе полулежал участковый Петров с сигаретой на губе и заплетающимся языком подавал громкие, на весь лес, команды, которых никто не слушал. Он остался весьма недоволен необходимостью уступить свою «плацкарту» покойнику, о чем не замедлил громогласно оповестить присутствующих.
На Завальнюка, который в данный момент держал тело подростка на руках, ворчание участкового не произвело ни малейшего впечатления. Он высказался в том смысле, что не нанимался шагать с трупом на руках за пустой подводой, после чего бережно, но очень решительно опустил тело на соломенную подстилку, так что Петрову волей-неволей пришлось спешиться. Тогда, цепляясь одной рукой за телегу, чтобы не упасть, участковый устроил Завальнюку и Холмогорову форменный допрос, нимало не стесняясь посторонних, которые с огромным интересом прислушивались к разговору.
К счастью, Завальнюк по собственной инициативе принял весь огонь на себя, практически полностью избавив Алексея Андреевича от участия в разговоре. Он довольно правдиво и весьма подробно описал их совместные действия как на подворье Егорьевых, так и на лесной дороге. Правда, от изложения выводов, к которым пришел после осмотра трупа Степана Егорьева, заготовитель предпочел воздержаться, и Холмогоров не мог его за это осуждать. Вообще, у него сложилось впечатление, что участковый почти не слышит ответов на собственные вопросы, а того, что слышит, не может понять. Время от времени он встряхивал головой и принимался вертеть ею из стороны в сторону, будто пытаясь уразуметь, откуда до него доносится голос и, главное, чей.
Когда изрядно разросшаяся траурная процессия приблизилась наконец к зданию управы, окончательно утомленный допросом Петров вяло махнул рукой и велел оставить его в покое и не мешать писать протокол осмотра места происшествия. Место какого именно происшествия он имел в виду, осталось загадкой; впрочем, вероятнее всего, ничего писать участковый даже не собирался, а собирался он, напротив, хлопнуть еще граммов двести пятьдесят и завалиться спать, благо время было уже позднее и на улице почти стемнело.
В теплых бархатистых сумерках Холмогоров двинулся домой. В его усталом мозгу вдруг родилась странная фантазия: ему представилось, что, отворив дверь, он застанет в доме отца Михаила, вернувшегося из своих странствий. Он попытался представить, как может выглядеть исчезнувший священник, но из этого ничего не вышло: мешал Завальнюк, который зачем-то увязался провожать Алексея Андреевича. Заготовитель дымил ядовитой «Примой» и громко, явно работая на публику, сетовал на несчастье, в один день начисто истребившее фамилию Егорьевых.