Урга и Унгерн
Шрифт:
За рассказами Рериха я перестал замечать время. Однако неожиданный звук храмовых труб где-то вдалеке оповестил нас о наступлении утра. Рерих развел над головой руки, потянулся, как после хорошего сна, разлил остатки чая, одним глотком осушил свою пиалу. Затем пошарил под подушкой, достал наган и, вложив его в кобуру за поясом, сгреб со стола склянку с кристаллами.
– Собирайся, пора выдвигаться в штаб.
– Да мне, собственно, и собирать-то нечего, в целом я готов.
– Ну и славно, – улыбнулся мне Рерих. – Вот еще один совет: во время разговора с бароном наступит момент, когда он начнет вдумчиво заглядывать тебе в глаза. Это обязательный ритуал: он верит, что своим зорким глазом способен увидеть всю подноготную оппонента. В эту минуту не отводи взгляда, старайся быть максимально расслабленным, не дергайся и не суетись. Вот, пожалуй, и все напутствия, надевай шинель – и вперед!
Мы вышли в город. Солнце только начало подниматься, было морозно и свежо. Двигались на запад по тому же тракту, по которому меня вели в тюрьму. Шли пешком, по безлюдной Урге, встречая по пути множество разжиревших собак-трупоедов, бегавших по улицам в одиночку и небольшими стаями. Они совершенно не опасались нас и даже порой рычали, показывая, что раннее утро – это время, по праву принадлежащее им. Мертвых на улицах было немного, но даже мороз не смог уничтожить смрад разложения, – должно быть, источник запаха находился где-то неподалеку. Не сходя с тракта, мы пересекли Консульский поселок и свернули к реке. Здесь трупная вонь ощущалась значительно сильнее. Вскоре мы увидели ужасающую картину, от которой обоим стало не по себе. Сотни тел были сброшены в овраги вдоль речки. Множество собак пировало тут, объедая останки, часть из которых была припорошена тонким слоем снега, а часть, судя по свежим следам, привезена сюда совсем недавно. Были тут трупы в китайской форме, без сапог, встречались гражданские, среди них бросались в глаза тела нескольких женщин и детей разного возраста. Казненные еврейские семьи… Я остановился, не в силах оторвать взгляда от этого завораживающего кладбища под открытым небом, но Рерих отвернулся и подтолкнул меня в спину, безмолвно предлагая двигаться дальше. Мы некоторое время шли вдоль реки, встречая все больше незахороненных останков. Нам попалась по дороге целая гора трупов – их, наверное, пытались сжечь, да не сумели. Черные пятна на снегу, запах затхлой гари, разбросанные куски тел и множество собачьих следов говорили о том, что это, пожалуй, самое раннее из увиденных нами погребений, оно же было, несомненно, и самым многочисленным. Штатских я тут не заметил, разлагающиеся тела принадлежали гаминам, казармы которых оказались неподалеку. Мы свернули от реки в сторону, прошли казармы, пересекли Троицкосавский тракт метров на двести выше моста и очутились в пригородном поселке, по виду совсем заброшенном. Среди одноэтажных строений пестрело несколько юрт, в небо струйками поднимался дым – судя по запаху, топили углем. Рядом с одной из юрт стоял автомобиль, на котором Рерих забирал меня из тюрьмы. Кузов был завален какими-то ящиками и мешками, рядом суетился человек в кожаной куртке, стараясь понадежнее привязать груз веревками. Он отходил в сторону, задумчиво смотрел на дело рук своих, потом, о чем-то рассуждая сам с собою вслух, продолжал свое бесхитростное занятие.
– Хитун, здорово! – Рерих неожиданным возгласом заставил человека в куртке вздрогнуть и резко обернуться, на растерянном лице его вдруг появилась хитрая улыбка.
– Привет, Рерих! Достал?
– Ага, позже занесу! Дедушка у себя?
– Уехал к Макарке в гарнизон, вот буквально минут десять назад. Как вы его не встретили по дороге?
– Да мы по речке срезать решили.
– Там сейчас свалка трупов и вонища, как в Вавилоне в Судный день. Если торопишься, я тебя до «Монголора» подкину, только места, сам видишь: на одного с трудом, но найдется, а двоих уже не пристроишь.
– Да нет, спасибо, Серега! Мы пешочком, тут полчаса ходу. – Рерих повернулся ко мне, хлопнул по плечу и обнадеживающе улыбнулся. – Еще прогуляться придется, Ивановский! Пойдем в этот раз по тракту, будет чуть подольше, зато не так мрачно.
– Да уж, давай по тракту, – согласился я, и мы двинулись на восток, озаренный яркими лучами.
Солнце успело уже подняться над дальней грядой заснеженных гор. Я так давно не совершал пеших прогулок и не видел солнца, что был бесконечно рад идти неважно куда. Мороз бодрил не хуже кристаллов метамфетамина, а может быть, дополнял эффект от препарата. Его действие еще ощущалось – я не испытывал ни голода, ни усталости.
В городе чувствовалось некоторое оживление, начали встречаться пешие и всадники, по отдельности и группами. Местные жители наружу еще не выходили, должно быть, опасались расправ, но монахи по улицам передвигались без опаски, наверное, оттого, что к евреям и большевикам причислить их было сложно, да и взять с них нечего… Мимо нас на запад прошла под конвоем колонна из пленных китайцев, скорее всего, их вели в тюрьму, узником которой совсем недавно был и я. Как тут не задуматься об изменчивости мира и о путях Господних – как известно, неисповедимых. Эти потрепанные боями китайские вояки были тут такими же чужаками, как и мы с Рерихом, попали они сюда тоже, судя по всему, не по своей воле, потому злорадства у меня их пленение не вызывало, да и вид у них был усталый, напуганный и жалкий. Бросалось в глаза то, что все пленники с длинными косами, что говорило об их лояльности к монархическому строю, в отличие от короткостриженых китайских революционеров-националистов, которых в народе и прозвали гаминами. По словам Рериха, Унгерн запрещал казнить монархистов, а вот стриженых бойцов и офицеров китайской армии без раздумий пускали в расход. В колонне, идущей по тракту, гаминов точно не было, и я догадывался о том, что с ними случилось после штурма… Сброшенные вповалку тела на реке Тола принадлежали, без сомнения, им.
– Монархисты, – кивнул в сторону конвоируемых Рерих, будто прочитав мои мысли. – После общения с Сипайло их станет втрое меньше, а те, что останутся в живых, будут, скорее всего, приняты в ряды Азиатской конной.
Мы миновали здание «Монголора», возвышавшееся в восточной части Консульского поселка, двинулись дальше по тракту в сторону Маймачена и, пройдя его насквозь, свернули в направлении китайских казарм. За ними находилось здание Монгольско-китайского банка, в нем и размещалась Комендантская команда.
На первом этаже комендатуры что-то шумно обсуждали бойцы в грязной и потрепанной форме. Они больше напоминали разбойников, но настроены были вполне миролюбиво. Один из них, бородатый детина, оказался мне знаком. Именно он наступил в первый же день заключения на мою руку и хлопал по карманам в поисках наживы. Похоже, он меня не узнал. Улыбаясь во весь рот крепкими крупными зубами, бородач обратился к Рериху:
– К кому, паря?
– К Сипайло, – повелительно выговорил Рерих и, глядя мимо вопрошающего, начал подниматься по лестнице на второй этаж; я последовал за ним.
– Макарка в подвале щас душегубствует, ваше благородие, – добродушно кинул вслед бородач и махнул рукой в сторону дальней двери, которая, очевидно, вела вниз.
– А Дедушка тут? – Рерих смотрел мимо бородача на дверь в подвал.
Оттуда в повисшей тишине донеслись неприятные звуки. В подвале явно кого-то мучили.
– Дедушка ускакал минут за десять до вас. Кажись, на Мафуску махнул, там китайцы при отступлении шибко радиостанцию повредили, хотя бес его знает, может, еще куда поехал, мне он не докладывался, вы у Макарки спросите. – Бородач заулыбался во весь рот, подмигнул бойцам, внимательно слушавшим диалог, и они почему-то тоже заулыбались в ответ.
– А кого Сипайло там сейчас пытает? – Рерих нахмурился, ему явно не хотелось спускаться в подвал.
– Не пытает, а исповедует! У отца Парнякова грешков поднакопилось, вот сейчас ответ держит. За неимением бога, причащает попа Макарка!
Острота, видно, пришлась по вкусу разбойничьей шайке, многие захохотали. Рерих еще мгновение постоял в нерешительности, потом развернулся и направился к выходу:
– Пойдем на Мафуску, там одна дорога, не разминемся.
– Как скажешь, – согласился я.
Мне тоже не хотелось спускаться в подвал, где Макарка Душегуб производит свои экзекуции. Значительно приятнее прогуляться на свежем воздухе, подальше от сипайловских застенков.
– Тут идти минут двадцать, пожалуй. Вон, гляди, видишь возвышенность? – Рерих вытянул руку в сторону одиноко стоящей горы на севере от нас.
Вопрос скорее риторический, других возвышенностей в той стороне видно не было.
– Гамины при отступлении вредили как могли, радиостанцию попортили, телефонную связь от штаба тоже нарушили, а аппаратов телефонных мы и вовсе не нашли. Типографию тоже разнесли, все лотки с буквами высыпали на пол и перемешали. Мне Унгерн поручил с типографией разобраться, да там работы на неделю, не меньше, это только буквы наборные если сортировать, а станки отладить, краску найти, бумагу… Бумагу сожгли или с собой увезли, кто этих китайцев разберет! Короче, работы на пару недель, да еще и материалы достань! А где я их достану в таком ералаше? Этот выблядок Сипайло в первый же день удавил типографского наборщика Кучеренко, а остальные разбежались, ищи теперь!