Урга и Унгерн
Шрифт:
Рерих приложил палец к губам и заговорщицки мне подмигнул. Мы, стараясь не шуметь, подошли поближе, и я смог в желтоватом свете керосиновой лампы разглядеть Лисовского. Он был худ, выбрит, но со следами жидкой щетины на щеках; взъерошенные волосы и довольно крупный нос довершали портрет. Среди этого радиобарахла и при тусклом свете он был похож на средневекового алхимика, который вместо реторты с таинственным содержимым вертел в своих длинных пальцах какую-то не менее таинственную лампу. Его бормотание напоминало магические заклинания над алхимическим сосудом и дополняло образ.
– Добрый день, господин Лисовский! – тихонько произнес Рерих.
Однако господин Лисовский не встрепенулся от неожиданности. Не выпуская из поля зрения свою лампу, он лишь немного отклонил голову в нашу сторону. Было понятно, что он услышал адресованную ему фразу, но не спешил оторваться от своего увлекательного занятия.
– Господин Лисовский! – настойчиво и громко повторил Рерих, приглашая «алхимика» к беседе.
Лисовский нахмурил лоб, проворно повертел лампу в руках, почесал подбородок, покачал головой, то ли не желая отвечать Рериху, то ли не соглашаясь с кем-то невидимым, затем с расстроенным видом отложил в сторону предмет своих исследований и, казалось, был готов уже повернуться к нам… Но что-то в бумажной схеме неожиданно привлекло его внимание, и он, опять схватив лампу, сгорбился над чертежами, произнося шепотом загадочное «так-так-так»…
Рерих взглянул на меня, на лице его была красноречивая улыбка, я тоже улыбался, глядя на этого увлеченного человека, напоминающего ребенка, которого родители зовут обедать в самый ответственный момент важных занятий.
– Лисовский! – рявкнул полусерьезно-полуигриво Рерих.
На сей раз тот вздрогнул и, забыв про чертежи, обернулся к нам, сощурив глаза и пытаясь разглядеть, кто же стоит рядом в сумраке, нарушая ход творческой мысли. Не отрывая от нас взгляда, Лисовский на ощупь сгреб керосиновую лампу и, вытянув перед собой руку, осветил наши лица. Заметив улыбки, он улыбнулся в ответ слегка растерянно, явно все еще поглощенный чем-то далеким и, несомненно, важным для него.
– Добрый день, господин Лисовский! Вы узнаете меня? Это Рерих.
– Да-да, конечно. – Лисовский стал подниматься с пола, стряхивая с себя вместе с невидимой пылью творческое оцепенение; он, несомненно, переместился в наш мир большей частью своего сознания. – А который теперь час, господа?
– Часов одиннадцать, пожалуй, – произнес я, хотя не очень был уверен в точности.
Восприятие мое, скорее всего, было еще искажено действием кристаллов. Впрочем, ответ Лисовского показал, что, по сравнению с его ощущением времени, мое собственное не претерпело значительных изменений.
– А одиннадцать вечера или утра?
– Утра, мой друг! – Рерих по-приятельски похлопал «алхимика» по плечу. – Пойдемте-ка наружу. Вам не помешает глоток свежего воздуха и стаканчик горячего чая.
Лисовский обреченно обернулся к горе приборов и чертежей, горестно вздохнул и смиренно последовал за Рерихом. Солдаты сидели у костра с котелками в руках, посмеивались и с аппетитом уплетали кашу с барсуком. У местных острословов Лисовский был объектом беззлобных шуток, на которые отвечал добродушной улыбкой. Впрочем, бойцы проявляли и заботу о нем – положили ему полный котелок каши, сунули в руки кружку с чаем и даже накинули «алхимику» на плечи шинельку. Каждый по-своему старался удружить, что немало смущало Лисовского. Видно было, что этот скромный труженик сумел заслужить у них доверие и симпатию. Перекусив и попив чая, Лисовский предложил нам снова пойти на станцию – наверняка ему не терпелось продолжить работу. Рерих согласился, захватил с собой мятый китайский чайник и две кружки. Вернувшись в помещение, он поставил чайник на буржуйку, а кружки на стол.
– Как движется работа? – спросил Рерих у Лисовского, который как бы между делом снова начал копошиться в своих деталях и чертежах.
Погрузиться в работу он еще не успел, поэтому на вопросы реагировал и давал короткие ответы по существу.
– Аппарат мощный. «Сименс и Гальске» на «звучащей искре». Антенна на двенадцати медных проводниках… Совсем не повреждена. Индикаторы побили, кое-где проводку подрали. Двигатель Гарднера керосиновый двухцилиндровый повредили основательно… но этот я без труда приведу в порядок. На прием станция уже к вечеру работать будет, у немцев автоматика надежная. Вот с передачей сигнала нужно будет повозиться.
– На прием – уже хорошо! – Рерих разлил чай по кружкам, одну протянул мне, другую принес Лисовскому и поставил рядом с керосиновой лампой.
Мастер даже не взглянул на чай.
– Лисовский, не желаете взбодриться? У меня к вам разговор, хотелось бы на полчасика занять ваше внимание полностью.
– Кристаллы Рериха? – оживился Лисовский.
Побросав в кучу свои игрушки, он схватил лампу, кружку с чаем, поднялся на ноги и поспешил к столу. Рерих, улыбаясь, достал свою склянку с препаратом, бамбуковую трубочку и нож. Размял кристаллы метамфетамина, разбил их на шесть равных кучек и предложил Лисовскому приступить к процедуре. Ученый довольно шустро разобрался с порошком, после чего Рерих жестом пригласил и меня к «причастию».
– Думаете, мне уже стoит? – поинтересовался я.
Лисовский изобразил на лице удивление, а Рерих с улыбкой утвердительно кивнул. Я взял трубочку и аккуратно произвел необходимые действия… Рерих принял оставшиеся две горки и, усевшись за стол, подкрутил в лампе фитиль, сделав освещение в помещении более ярким.
– Кирилл Ивановский, знакомьтесь! – Рерих кивнул в мою сторону.
– Приятно! Всеволод Лисовский.
Мы пожали друг другу руки.
– Как вы знаете, я сейчас начальник интендантской службы при бароне. Сегодня хотел представить ему Ивановского и рекомендовать на должность начальника штаба. В Урге инфраструктура нынче вся практически разрушена, а мне нужно срочно наладить тыловые службы. Хотел вам предложить место у себя в интендантстве. Вас Дедушка уже взял на заметку, так что работать на него при любом раскладе придется, вопрос в том, кому вы будете подчиняться и чьи задачи выполнять. Мне бы хотелось заполучить вас к себе.
– Я польщен, Владимир Константинович. Конечно, у меня были некоторые планы, которые нынешний штурм столицы несколько нарушил. Но раз уж положение безвыходное, я готов потрудиться и на нынешнюю власть. А какие работы вы мне планируете поручить, если не секрет?
– Работы теперь много, и разной. Давайте выясним, что вы предпочитаете делать, в чем разбираетесь лучше всего. Не могли бы вы вкратце рассказать нам с Ивановским свою биографию, включая образование, увлечения в гражданское время, описать обстоятельства, при которых вы оказались в Урге, и род занятий до момента последнего штурма города.
– Ну, рождение мое и детство вас мало заинтересуют. В четырнадцатом году окончил институт по специальности инженер-мелиоратор. Нас в том году выпустилось всего четыре человека, среди них был и мой старый приятель Шумаков. Вот с ним-то я и участвовал во время учебы в различных экспедициях, изучал древние системы орошения в Средней Азии. Бывали с ним и в Европе, где исследовали природу болот, чтобы узнать способы орошения и мелиорации засоленных почв. Случалось посетить Тунис и Египет. На летних каникулах тоже без дела не сидели. Четыре лета кряду проработали, изучая в астраханских степях режимы орошения и техники полива, а получив дипломы, прибыли туда же на работу. Тингутинским опытным участком заведовал тогда Петр Александрович Витте. Я его дочерей готовил к экзаменам в гимназию по математике и физике. Он ко мне очень хорошо относился, хотя загружал не по-отечески. Мы строили тогда сельскохозяйственную школу, он мне поручил также заведовать работами по орошению лиманов. Короче говоря, времени скучать у нас с Шумаковым не было.