Урга и Унгерн
Шрифт:
– Дуй в Комендантскую команду, становись на учет у Сипайло, потом назад в штаб. Чтобы до четырех поспел!
Взяв письмо, я поспешил покинуть юрту барона. По дороге развернул записку, в которой была всего пара строк: «Ивановский зачисл. нач. штаба. Завести дело, выдать док. и оружие. Отчет по большевикам передашь с ним. Унгерн».
Я повторил путь, проделанный до этого с Рерихом, и без приключений добрался до комендатуры. В просторном холле бывшего банка сидел теперь только один боец. Он было схватил стоящую рядом винтовку, но, судя по всему, узнал меня и, вернув оружие
– К Макарке, што ли? Иди на второй.
Я кивнул и стал подниматься по лестнице. На втором этаже первая же из дверей была распахнута. Заглянул внутрь и увидел просторное светлое помещение с камином. В комнате был бардак, многочисленные коробки с бумагами перевернуты, шкафы раскрыты настежь. Разбросанные повсюду папки с документами устилали пол. Тот же беспорядок был и на столах. Перед горящим камином спиной к входу стоял малорослый человек в шинели и бросал в огонь стопками какие-то бумаги. При каждом броске он дергал головой из стороны в сторону и тихонько хихикал. Это было неприятное хихиканье психически больного человека. Я молча наблюдал за происходящим, не выдавая своего присутствия, но человек у камина неожиданно замер и, повернув голову вбок, стал прислушиваться. Логичнее было бы развернуться и посмотреть в мою сторону, но он этого делать не стал. Всего пару секунд он стоял неподвижно, а затем громко произнес:
– Заходите!
Я зашел. Перешагивая через груды наваленной бумаги, приблизился к камину. Маленький человек обернулся. Вид у него был нездоровый. Жидкие нечесаные волосы, белая кожа на одутловатом лице с темными кругами под глазами. При этом он улыбался, нахмурив брови, зрачки его время от времени метались из стороны в сторону, голова часто дергалась, а руки постоянно совершали бессмысленные манипуляции. Таким типам врачи часто выписывают бром и рекомендуют для успокоения нервов пить настойку опиума.
– Вы Сипайло?
– Сипайлов! – поправил меня коротышка. – Сколько можно повторять, я Сипайлов, Сипайлов, Сипайлов! Запомните уже наконец. Вы кто?
– Ивановский, направлен к вам Унгерном, вот записка. – Я подал бумагу той стороной, текст на которой предназначался для Сипайло.
Он схватил бумагу, внимательно прочел ее, потом перевернул, с интересом прочитал письмо, адресованное Рерихом Унгерну, и, хохотнув, положил бумагу себе в карман:
– Новый начальник штаба. Ивановский.
– Кирилл Иванович, – добавил я зачем-то.
– Вы знакомец Рериха? А у вас есть его кристаллы? Вы ведь недавно нюхали, вижу по вашим зрачкам!
– Да, нюхал, но у меня кристаллов нет.
– Жаль! Садитесь вон туда. – Сипайло указал мне место за столом, заваленным бумагами.
Я сел, а он резким движением сгреб на пол все, что лежало сверху, включая пресс-папье и чернильницу, которая, опрокинувшись, пролилась и заляпала ему руку. Сипайло обтер руку прямо о свою шинель, сел на край стола и замолчал. Взгляд его совершенно остекленел. Так мы сидели не меньше минуты. Неожиданно он ожил:
– У вас есть семья?
– У меня сын и дочка.
– А зовут как?
– Викентием и Натальей.
– А что жена?
–
– Болезнь?
– Самоубийство.
– Понятно. А где же дети?
– Во Владивостоке у тетки.
Сипайло спрыгнул со стола на пол и, подойдя вплотную, стал с интересом заглядывать мне в глаза:
– У Колчака служили?
Мне не понравился вопрос. При своей внешней ущербности, Сипайло точно дураком не был. Логично было связать Колчака с приморским городом, который генерал последние годы использовал как штаб для своих операций.
– Нет, я ни у кого не служил. Я человек гражданский.
– Да? Ну хорошо. А каков был род ваших занятий во Владивостоке?
– Я не бывал там.
– А как же ваши дети? Разве не вы их туда привезли?
– Нет, моя жена.
– Имя и фамилия вашей жены в девичестве?
– Юлия. Юлия Верещагина.
– По детям скучаете?
– Скучаю, конечно.
– Хотите, наверное, вырваться отсюда и поскорее их увидеть?
– Разумеется, хочу увидеть.
– Расскажите о своей гражданской специальности. Где работали и кем.
– До прихода красных работал в Казани юрист-адвокатом.
– А после прихода красных?
– Перебрался в Томск. Там открылся Институт исследования Сибири в девятнадцатом году. Устроился туда секретарем.
– Как интересно! Это тот институт, который Колчак открыл?
– Насколько мне известно, институт был создан при его поддержке.
– Выходит, что вы на Колчака все-таки работали?
– Нет, я был секретарем в институте и у Колчака не служил.
– Хорошо. А детей и жену во Владивосток кто-то сопровождал? Время-то неспокойное было.
– Потому и отправил, что время неспокойное. Добирались сами.
– Хорошо. А в Ургу вы как же попали?
– В Урянхайский край организовывалась экспедиция. Нужны были деньги. Я попросился. Меня взяли.
– Кем взяли? Юрист-адвокатом?
– Нет, на подхвате был, выполнял различные поручения.
– Дальше.
– В начале лета двадцатого года экспедиция прибыла в Белоцарск, там меня настигло известие о том, что жена умерла, а Викентий потерял правый глаз.
– Сколько напастей сразу! Как же с Викентием такое случилось?
– Не знаю подробностей, телеграмма пришла из Иркутска, деталей в ней не было.
– И что же произошло дальше?
– Викентию было всего четырнадцать, Наталье одиннадцать лет. Они остались без матери одни в чужом городе. Я отпросился у начальника экспедиции, он вошел в мое положение и отпустил меня.
– И вы поехали во Владивосток из Белоцарска?
– Да, поехал.
– А как же вы при этом оказались в Урге? Это же совсем в другой стороне!
– В то время как раз была «читинская пробка». Колчаковские войска отступали на восток, да еще куча разного народа пыталась выбраться в Приморье по железке. Поезда не ходили, телеграфной связи не было. В Чите царили бардак, грабежи и насилие, я не мог там задерживаться. Отправился во Владивосток единственно свободным окружным путем через Ургу, рассчитывая отсюда на попутном автомобиле или с обозами выбраться через Маньчжурию в Приморье.