Урга и Унгерн
Шрифт:
– Чарас?! – Жамболон выскочил из пулеметного гнезда и устремился к столу, на котором Рерих уже успел развернуть промасленную бумагу с каким-то смолянистым темным веществом.
– Ага, у меня в прошлом году мак с фиолетовой коробочкой отцвел, урожай был отличнейший… Семена получил в подарок от Вавилова из его афганской экспедиции. Опия вышло довольно много, только вот курение опиума – не мое, да и китайцы за опиум при старом режиме сразу ставили к стенке. Вот сделал замес опия на гашише, очень своеобразно выходит. А ты, Ивановский, может быть, даже вздремнешь наконец-то, ну или, по крайней мере, погрезишь… Кристаллов тебе
Утро 5 февраля я встретил в одной из комнаток своего нового штаба. Кто-то бережно постелил шинельку в углу между двумя небольшими алтарями, а под голову мне подложил скатанное в комок шелковое ритуальное знамя. Судя по свету, проникающему в помещение, день только начинался. За стеной в «тронном зале» штаба велась какая-то активная деятельность. Я вышел из комнатки довольно уверенным шагом, похмелья и тяжелых ощущений не испытывал, только не мог вспомнить, что же происходило со мной с того момента, как в штаб заявился Рерих. Курили что-то, а дальше – пустота… Рерих и теперь находился в зале, он руководил выгрузкой документов. Трое молодцев таскали из машины коробки с папками и сгружали все прямо у моего стола. Я выглянул наружу… Изумительный морозный солнечный день! Рядом с авто стоял Хитун и деловито оглядывал живописную панораму, открывающуюся с храмовой возвышенности.
– Вот ведь красота какая! – Хитун был первый, кто заговорил о природных видах в лирических тонах, однако радовалось мое сердце недолго. – Место – картинка просто, и пулемет ты хитро поставил! Сюда бы еще пару горных орудий и человек пять с винтовками. Патронов по тыще на брата, а? Неделю выбить не смогут! А может, и дольше.
– Здорово, Хитун! – Я кивнул водителю и улыбнулся. – Только умоляю, Жамболону не говори про орудия, а то ему ума хватит их сюда приволочить.
Я вернулся в помещение и подошел к Рериху:
– Ничего не помню… я вчера заснул?
– Ну, заснул. – Рерих приподнял одну бровь и отвел взгляд в сторону. – Не сразу, конечно, много чего успел сделать.
– Что, например? – закрались самые страшные подозрения, но их было так много, что они мешали друг другу, загораясь в мозгу какими-то рваными образами порока, пьяной суеты, клятв и позорных признаний, безудержного хохота и надрывного плача.
– Да нет, нормально все! – поспешил утешить Рерих и даже улыбнулся. – Ты вчера приказы печатал по мобилизации. Жамболон тебе машинку и бумагу достал на складах типографии, ты совсем ничего не помнишь?
– Как будто и не было ничего, совсем пусто!
– Ну, это даже к лучшему. А то ты Жамболона вчера перепугал до усера.
– Я – Жамболона? – Это меня удивило.
– Да, ты ему какие-то мантры пел на ухо, а потом свой наган достал, к его голове приставил и неожиданно на спуск нажал! Щелчок раздался, Жамболон протрезвел сразу, а ты в барабан нагана заглядываешь и тихонечко повторяешь: «Не засипился… не засипился…» – а потом опять приставляешь револьвер к голове Жамболона, взводишь курок, и щелк! Опять осечка. Когда отобрал у тебя наган, глянул в барабан – все патроны на местах. Или патроны бракованные, или с механизмом что-то, ты уж со склада нормальный наган возьми, этот совсем барахло…
– А дальше что? – Я был в смятении, даже рассказ Рериха не помог мне вспомнить события прошлого вечера и ночи.
– Ну, Жамболон сказал, что совсем
– Да чувствую себя хорошо, может, даже чего-нибудь съел бы. Только что-то зуб у меня болеть начал и припухла щека.
– Да, флюс у тебя… Дело гиблое, в дивизии зубного сейчас нет. Есть в городе зубник Гей, да за ним Сипайло теперь гоняется. Пожалуй, всего два еврея нетронутыми остались, кроме нашего Вольфовича. Зубной врач Гей, тот прячется где-то с женой и детьми, да служанка из еврейской семьи, передушенной Макаркой Душегубом намедни. Служанка приглянулась Сипайло, он поставил ее перед простым выбором: насилие и смерть или сожительство. Еврейская девушка выбрала сожительство и поселилась у Сипайло прямо в здании Комендантской команды.
– Вот же скотина какая! – Мне было искренне жаль девушку. – Страшно подумать, что ее ждет.
– Задушит! Так заканчивают все его жертвы. Не бери в голову, у тебя сейчас и без этого дел будет по самую макушку. Есть еще один зубник в районе Захадыра, кореец, известный в своем ремесле. Загляни к нему, его тронуть не должны были, только не затягивай. Флюс может привести к плохим последствиям: инфекционные процессы в голове протекают весьма быстро.
– Хорошо, загляну в ближайшее время. А что за «наш» еврей? Я впервые слышу о таком.
– Услышать не услышишь… о нем как-то не принято говорить в дивизии, а вот познакомиться с ним ты еще успеешь. Это единственный еврей при бароне. Еврей настоящий, с огромным носом и Торой. Вольфович… Он, в принципе, и на еврея-то не похож, по речи так вообще русский… Только он происхождения еврейского не скрывает…
Выдавать себя за еврея в Азиатской конной мог додуматься только окончательно сошедший с ума. Рерих считал Вольфовича серым кардиналом, состоящим при бароне в статусе финансового директора и распорядителя, кроме того, Вольфович, со слов Рериха, знал в совершенстве несколько языков, включая диалекты Китая, и был просто незаменим как универсальный переводчик.
– Не спеши! Когда Вольфович тобой заинтересуется, он сам к тебе нагрянет. А пока старайся не привлекать его внимания, поверь, нам с тобой это будет только на пользу.
Мне и без Вольфовича хватало дел. Я носился по городу, налаживая новые знакомства и входя по возможности в курс дел. В районе Захадыра неожиданно встретил своего тюремного приятеля Бурдукова. Для него, судя по выражению лица, эта встреча тоже стала полной неожиданностью. Мы перенесли разговор в лапшичную к дунганам, где после сытной трапезы раскурились и теперь за чаем делились новостями. Бурдуков был осведомлен обо всем, что происходило в городе, и наша встреча оказалась для меня чрезвычайно познавательной. Выходило, что совсем недавно он встретил Рериха и общался с ним по поводу Торновского. Сам Бурдуков с семьей поселился на бывшей даче китайского генерала Ма, а Торновский жил с домочадцами по соседству. Рерих приглашал Торновского на службу к барону, и Бурдуков об этом знал.