Урга и Унгерн
Шрифт:
«Опиши подробно!»
Я описал. Подробности были настолько ярки и свежи в моей памяти, что сделать это было совсем не сложно.
«Бег-Цзе…» – промолвил монах и, закивав, стал смотреть на костер.
«Что это было?» – спросил я Агвана. Похоже, он что-то знал, но обсуждать это со мной не спешил. Мне захотелось его поколотить, трясти его и бить по зубам, стереть с его лица эту спокойную улыбку.
«Чжамсаран. Тот, который красный с черепами, – это Чжамсаран. Один из Восьми Ужасных. А на волке с сетью – это бурхан Амийн-Эцзен».
«Что за Чжамсаран?»
«Монголы называют его Бег-Цзе, что значит „бог войны“. Это один из восьми докшитов – хранителей веры. Я сам его не видел ни разу, но по описаниям сразу узнал».
«А я почему его видел? Что со мной произошло?»
«Ничего страшного… Ты просто умер», – улыбаясь, произнес Агван, и по спине моей пробежал холод.
«Я умер?!»
Объяснение казалось мне почему-то логичным. Этот странный холм, костер, каменные истуканы, видения, неизвестный монах-собеседник. Мысль о том, что я умер, некоторое время уже присутствовала в моем сознании, просто я ее не выпускал на поверхность. Вот она, смерть. Когда же я умер? Я никак не мог вспомнить этого момента. Одежда моя была мокрой, может быть, я утонул в реке. Или меня загрызли волки. Я умер! Мне теперь не было страшно, просто я пытался вспомнить, как это со мной произошло.
«Ты опять умер, – улыбался старик, перебирая четки. – Но ты этого не помнишь. Никто не помнит. Смерть для того и нужна, чтобы забыть».
«А ты что, тоже умер?»
«Да, я умер давно. Полвека тому назад».
«А почему ты все еще тут?» Я никак не мог понять происходящего и выглядел, наверное, растерянно.
«Я остался, чтобы помочь. Мне еще многое нужно сделать. Поэтому я не ушел из этого мира».
«Я тоже хочу остаться. Мне тоже нужно многое сделать!» Показалось, что этот умудренный годами монах способен вернуть меня назад, вывести из этого загробного мира, в котором я чувствовал себя чудовищно одиноким. Этот мир был мне чужд, он был нелогичен.
«Ты ведь не знаешь, что это за курган?» – поинтересовался Агван все с той же улыбкой.
«Понятия не имею!» – заверил я его.
«Здесь нашел свой покой сам Гэсэр. Он, как и ты, несколько сотен лет назад пришел с севера, скорее всего из Византии, его имя напоминает слово „кесарь“ и почти наверняка является его производным. Чжамсаран переселился в тело этого славного воина в момент его смерти. После этого Гэсэр вернулся в мир живых для того, чтобы очистить его от чудовищ и демонов, которых монголы называют мангысами. Гэсэр являлся живым воплощением Чжамсарана на земле, он преследовал и уничтожал врагов веры, вселял ужас в их сердца. В соответствии с древними культовыми эпосами этот владыка севера совершил множество подвигов, женился на китайской принцессе, очистил священные земли от врагов веры и полчищ демонов. Сакральными символами Гэсэра стали его белая кобылица, меч, хрустальные громовые стрелы, замок и подкова. Говорят, что под этим курганом до сих пор покоится его тело, а дух витает над ним, ожидая с севера нового воина, который сможет принять очередное воплощение Чжамсарана и станет новым богом войны, повторяя судьбу великого Гэсэр-хана».
Агван замолчал и погрузился в свои мысли. Он перебирал четки и отстраненно улыбался, глядя на огонь. У меня начался озноб, зубы стучали, тело сотрясала неприятная дрожь. Одежда была мокрой и тяжелой, огонь костра меня теперь не согревал. Монах вернулся из мира своих мыслей, пошарил рядом с собой в темноте и, достав непонятно откуда монашеское одеяние, помог мне в него облачиться. Сам бы я, конечно, не справился с этой сложной процедурой. Одежда отличалась от той, которую я привык носить, и способ одевания был для меня диковинным. Не спрашивая у меня согласия, Агван бросил мои вещи в костер. Я не успел ничего возразить. Чудесным образом голубое пламя охватило мокрую ткань, и она довольно быстро прогорела в огне, не оставив после себя никакого следа. Теперь мне было сухо и совсем не холодно. Я был благодарен старому монаху за то, что он возится со мной и не покидает в этом странном и неуютном месте.
«А как ты умер?» – задал я неожиданный вопрос, который в любом другом контексте звучал бы просто нелепо.
«Чтобы понять, как я умер, нужно знать о том, как я жил». Старик перебирал четки, и казалось, что сквозь пламя костра он разглядывает далекое прошлое.
«Местом моего рождения был Харашибирский улус Хоринского аймака, это совсем недалеко от Верхнеудинска. Отец мой был уверен, что я так же, как и он, и как его отец, и как его дед, буду скотоводом. А мне с самого детства хотелось другого. Меня тянуло к знаниям, я мечтал учиться и узнавать новое. Мой отец считал, что это пройдет, однако он был добрым и мудрым человеком и потому позволил мне попытать удачу, когда из Ацагатского дацана в наш аймак приехали ламы набирать учеников. Отец сильно расстроился, узнав, что монахи готовы забрать меня в свой дацан, но у меня были братья, и он отпустил меня, даже дал немного денег в дорогу.
Мне нравилось учиться, я много читал, охотно переписывал старые свитки, с большим старанием рисовал, а также учил наизусть большие куски сакральных текстов. Окончив учебу, я вернулся в родной улус, где совсем недолго проработал писарем в Хоринской Степной думе. Это была безрадостная механическая работа, которая наскучила мне довольно быстро. Мне еще не исполнилось двадцати лет, когда я тайком от отца и семьи с караваном ушел в Лхасу. Был уверен в том, что моих знаний теперь достаточно для того, чтобы поступить в знаменитую академию Дрепунг, мечтал отучиться там и получить высшую степень лхарамбы в области буддийского богословия. У нас в Бурятии ученые-ламы пользуются огромным почетом, а уж те, что прошли полный курс цаннидского обучения и стали настоящими философами, и подавно. Мне хотелось показать отцу, что я способен прославить его имя, улыбался, представляя, как тот будет с гордостью рассказывать своим друзьям и дальним родственникам о моих успехах.
Конечно, пришлось выдать себя за монгольского сироту, иначе путь в Лхасу был бы для меня закрыт. Буряты ведь подданные русского царя, а монголы в подданстве у китайского богдыхана, только им и открыт путь в столицу Тибета. Меня пугала возможность того, что обман раскроют, в этом случае смертная казнь была неминуемым наказанием, но и возвратиться назад я уже не мог.
Под именем Лозанг Наванг я поступил в престижный Гоман-дацан, один из многочисленных факультетов Дрепунга, в котором много веков изучался цаннид. Учился очень усердно и вскоре стал одним из лучших студентов на своем курсе. Почти все уступали мне в знании буддийской философии, кроме, пожалуй, одного молодого монаха. Он выдавал себя за монгола, однако казался мне непохожим на него. Как-то во время обеда я тихонько спросил юношу о чем-то по-русски, а он мне ответил. Мы оба тогда очень сильно перепугались. Ведь выходило, что и он, и я являлись самозванцами. Но мы были почти что земляками, а тайна наша теперь стала основой сначала для приятельских, а потом и для глубоких дружеских отношений. Состязаясь в богословских диспутах, мы радовали своих учителей глубокими познаниями. Вместе просиживали в монастырских библиотеках дни напролет, забывая порой о еде и сне. Нам пророчили великое будущее, и не за горами был выпускной экзамен на получение заветной степени лхарамбы.
Однажды в библиотеке мы нашли древний манускрипт. В нем говорилось о том, что великие подвижники прошлого практиковали сакральное учение, в соответствии с которым можно, погружаясь в собственную смерть, возродиться, преобразившись. Преображение это открывало огромные возможности для тех, кто встал на путь истинного знания. Было, однако, непонятно: речь идет о смерти в переносном смысле или о той, что ожидает каждого в конце жизненного пути.
Мой друг утверждал, что это, скорее, метафора, не подразумевающая уход из жизни. Я же считал: мудрецы древности практиковали умирание по-настоящему. В подтверждение своей версии я отыскал несколько источников с описанием чудесных метаморфоз, что ожидали человека, вернувшегося с того света. Оказалось, практика ритуального убийства была довольно популярна в свое время. Учителя топили своих учеников в ледяных водах священных озер, а затем воскрешали их. Не всех, конечно, удавалось спасти, больше было тех, кого вернуть к жизни не сумели. Зато уж те, кто возвратился из царства мертвых, проживали долгую жизнь, получая к тому же некий дар… Необычную способность или диковинное умение… Кроме утопления в озерах, существовали и другие способы убийства с целью духовного совершенствования. Можно было отравить человека, задушить его или пронзить сердце медной иглой. Ритуал такого убийства проводили великие риши, которые являлись хранителями сакральных знаний, только они были способны вернуть человека из мира мертвых.
В древних текстах описывалась подготовка адептов учения к смерти. Распространенный трактат Бардо Тхёдол, называемый Книгой мертвых, был главным руководством для этих отважных путешественников. Странствуя в самом первом бардо, ученик должен был не потерять нить, соединяющую его с миром живых, а вместе с ней и возможность вернуться назад…
Нужно ли говорить о том, что мы загорелись идеей и, позабросив все другие интересы, стали исследовать природу смерти и возможности, которые она открывала. Я считал, что должны быть живые адепты, способные нам объяснить, как действуют древние механизмы путешествия в миры мертвых. Мне совсем не хотелось умирать по-настоящему, и я занялся поиском наставника, который помог бы мне совершить древний ритуал с минимальными рисками.