Урга и Унгерн
Шрифт:
Я подошел к столу и принял от барона трубочку. Кучки были раза в три больше тех, что насыпал мне Рерих. В таком количестве метамфетамин я еще никогда не нюхал. Барон смотрел на меня с улыбкой…
– Остатки я заберу! – Унгерн опустил склянку в карман брюк, взял со стола мятый чайник, открыл его, чтобы посмотреть, что внутри. Увиденное заставило его поморщиться и бросить на меня укоризненный взгляд. – Вылей это и принеси-ка свежей воды! Будем с тобой чай пить.
Я выполнил приказ. Принес воды, разжег примус, сгреб все, что было на столе, прямо на пол, после чего достал из шинели папиросину, послюнявил и предложил барону покурить в ожидании чая.
Унгерн принял предложение. Прикурил от шумного синего пламени примуса, сделал несколько затяжек и, подержав дым в груди, выпустил его в потолок.
– Монгольский язык изучаешь? – задал барон неожиданный вопрос.
– Ну, я пока еще не начал, зато в военной школе теперь Бурдуков преподает. Я его уговорил.
– Да, знаю. Он ко мне заходил. Трусоват этот Бурдуков. Так мужик нормальный, но вот эта гниль страха значительно разрослась со времен нашей первой встречи. Какой-то опасливый стал и все лебезит да заискивает.
– Он о вас мне в тюрьме рассказывал, искренне восхищался вашей безрассудной отвагой… Я с большим интересом слушал о том, как вы ездили сначала в Кобдо, а затем в монастырь, вот не помню, правда, его названия.
– Дэчинравжалин? Сразу-то и не запомнишь. Местные его Тушитой называют. И что же он тебе про эту поездку рассказал интересного? – Унгерн теперь выглядел задумчивым.
– Да немного, признаться. Рассказал, как у вас состоялась встреча с Джа-ламой, про сны свои рассказывал, про празднование Майдари…
– Про сны, говоришь? – удивился Унгерн. – И что же он про сны рассказывал?
– Ну, говорил, что сны ему там яркие снились. В одном сне ему в небесах лик явился, сначала светлый и прекрасный, а потом мрачный и пугающий. А в другом сне он пожар увидел – монастырь горел и люди.
– А про четки не упоминал?
– Что-то рассказывал, да… Вы там в одежды монашеские нарядились и с четками ходили. Джа-лама вроде ими заинтересовался. А что, необычные четки?
– Для нас с тобой, может, и обычные, а вот Джа-лама их сразу узнал. Может быть, без этих четок не было бы и штурма Урги. Хочешь, расскажу, как дело было?
Откровения Унгерна стали для меня неожиданностью. Конечно, мне было интересно послушать рассказ от первого лица, я закивал и, разлив чай по стаканам, сел на стул перед бароном, приготовившись слушать. Действие препарата началось. Накатывало волнами, но в этот раз не подташнивало.
– В Тушите нас устроили на ночлег. Но мне спать совсем не хотелось. – барон в задумчивости отхлебнул чая. – Бурдуков, тот сразу же и срубился. Храпел, как боров, я бы все равно заснуть не сумел. Вышел прогуляться. Как сейчас вижу звездное небо, бездонное и бескрайнее. Жара ушла, ночь была приятной. Насекомые стрекочут, терпкий запах исходит от степных трав… Пошел от монастыря к реке, умылся и сел на берегу, наслаждаясь ее журчанием и уютной прохладой. А за рекой на другом берегу, может, с версту или дальше, огонь горит. Костер кочевников, наверное, – к празднику Майдари много народу приезжало в монастыри. Я от нечего делать сапоги снял и через реку перебираться стал. Думал, мелководье там, какое! Весь вымок до подбородка, только сапоги сухими остались, я их над головой держал.
Перебрался через речку, а ветер такой студеный налетел… Я, мокрый да после реки подмерзший еще, зубами застучал и пожалел уже, что в воду полез, назад-то ведь тоже придется таким же манером перебираться. Но тут уж выбора не было, двинулся к костру. Иду на свет, а он не приближается. Оглянулся – позади и монастырь почти не виден, а костер по-прежнему далеко, разве что чуть ближе стал. Такое бывает в степи, иллюзия создается: кажется, что до огня рукой подать, а там и десять верст, и больше может быть. Вот и тут типа того. Иду, зубами стучу на холодном ветру, а цель моя только что ближе казалась, а теперь будто отдалилась. Ну, час шел, не меньше. За спиной монастырских огней уже почти не видать, зато костер все ярче становится. Слышу, как волки завыли, а «винт» свой я рядом с юртой оставил и нагана не взял, не думал, что так далеко от монастыря зайду. Вой совсем рядом, а до костра еще порядочно идти, я шаг ускорил, сам соображаю, как быть в такой ситуации… Как на беду, кругом ни камня, ни палки. Щебень да кустики только; надо поторопиться. Волки, они в степи по ветру хорошо чуют, а я с наветренной стороны, как назло. Мысли нехорошие в голову лезут, почти бегу уже к костру. Как показалось, шел долго… Увидел человеческий силуэт, обрадовался сначала, руками махал, кричал что-то. А силуэт не движется. Стал вглядываться в темень, а там таких силуэтов, может, полсотни, и все стоят неподвижно, а прямо за ними костер горит на пригорке. Потому он и виден был так далеко. Подошел я к фигуре самой ближней, а она из камня. Баба каменная, и вокруг такие же. От удивления даже позабыл про волков, а они и выть вовсе перестали! Как до каменных фигур дошел, так сразу и умолкли.
Место жутковатое. Волки. Истуканы каменные, пригорок этот… Я на него взобрался. Круг довольно большой на вершине из белых камней выложен. Костер горит в самом центре, и нет никого! Хотел я крикнуть, да не стал. Думаю, если кто костер тут разложил, наверняка назад еще придет. Удивился сильно, сколько шел – ни ветки, ни палки, где топливо для костра раздобыли? Обошел пригорок этот или холм, хрен его знает как назвать-то точнее. А вокруг холма каменных фигур оказалось просто тьма. Со всех сторон фигуры. И филин заухал – меня, что ли, заметил?
Вернулся к костру, сел, жду. А земля подо мной, ощущаю, гудит как будто. Сначала даже и не обратил внимания, а потом явно почувствовал этот гул. Из самых глубин он шел и потихоньку нарастал. Я не из пугливых, повидал в жизни всякое. Человек и зверь меня не страшат; коли суждено пропасть в схватке, так надрываться и молить о пощаде не стану! А тут в меня страх проник. Сам не знаю, чего мне так жутко стало, вроде и нет никого рядом, кроме филина этого, а страшно. И вот от страха этого или оттого, что отогрелся я у костра, меня как-то потихоньку склонило в сон. Ну и не сон даже, просто не пойму, как и описать лучше. Смотрел я на огонь, и все пространство вокруг меня вдруг стало пустым. Исчезли звуки, запахи, холод ветра, жар костра. Только красное пламя осталось перед глазами и растеклось во все стороны, как неспокойный океан. Волны на его багровой поверхности пенились, и я сразу же понял, что это не просто красная вода, это океан крови! И пламя теперь не было пламенем, это была огромная гора в центре кровавого океана. Даже не гора, а пирамида из красного металла, напоминающего медь. Волны крови разбивались об основание этой пирамиды, а от подножия на вершину вела длинная узкая лестница. Мысль моя понеслась по этой лестнице вверх с такой скоростью, что дух захватывало. Теперь я оказался над самой вершиной, на которой была огромная квадратная площадь, застеленная красным ковром. Узор на нем постоянно менялся. В центре ковра распустился цветок огромного лотоса, в середине его горело солнце. Мой взгляд сместился, и я заметил, что узоры на ковре – это многочисленные трупы людей и коней, всплывающих в кровавой жиже и погружающихся в нее же. Создавалось впечатление, что трупы варятся в собственной крови, излишки которой стекали по желобам на гранях пирамиды, наполняя океан крови и питая его. Солнце на лотосе освещало страшные картины, менявшиеся с поразительной быстротой. По всплывающим трупам, очень ловко минуя препятствия и перепрыгивая кровавые воронки и буруны, бежал огромный волк. Пасть его была в пене, а тело покрывали многочисленные шрамы. Он нес на себе ездока, не менее ужасного по виду и с сетью в руках. Были и другие страшные создания, вооруженные мечами и облаченные в кожи мертвецов и шкуры лошадей. Часть этих существ носилась по кровавому ковру, выхватывая в багровой пене мертвых и разрывая их плоть. Другие пировали, восседая на холмах из человеческих и конских тел, отрывая зубами куски печени, сердца и легких, ломали кости, высасывая из них мозг. Теперь я видел самый высокий холм, на котором, попирая трупы, восседал сам дьявол.
Это был исполин с красной кожей. Голову его венчало пять человеческих черепов, рот был полон острых клыков, три глаза вращались в стороны независимо друг от друга, и оттого казалось, что дьявол этот безумен. На левом его плече висел лук со стрелами, когтистыми пальцами левой руки он сжимал огромную охапку человеческих органов – сердец, почек и кишок. Правая рука поднята вверх с мечом, который пламенел и ронял искры, как будто его только что достали из кузнечного горна и еще не успели закалить в студеной воде. В какой-то момент глаз на лбу красного чудовища перестал вращаться, и я понял, что оно заметило меня! Раздался безумный рев, дьявол в короне из черепов рассек мечом небо надвое, и мир погрузился в кромешную тьму. В этой тьме не было звуков и запахов. Была абсолютная пустота, где появилась лишь маленькая мерцающая точка. Она пульсировала и разрасталась, она приближалась ко мне и становилась похожей на пламя костра, что горел на вершине пригорка посреди ночной монгольской степи.
Я вдруг вспомнил о том, где нахожусь. Этот костер, странный гул холма, каменные истуканы казались теперь менее реальными, чем увиденное мной несколькими секундами ранее. Теперь у огня сидел кто-то еще. Старый монах в багровых одеждах пристально глядел на меня и молча перебирал свои четки.
«Ты кто?» – спросил я его, не ожидая, впрочем, получить ответ. Голос мой казался мне чужим.
«Я Агван, – ответил мне монах и непринужденно улыбнулся. – Видел?»
«Видел», – подтвердил я.