Урга и Унгерн
Шрифт:
– Убить? – оживился я. – Эту сволочь грохнуть грехом не будет!
– Сделаешь? – неожиданно спросил Рерих.
– Я? Почему я? Мне никого раньше не приходилось убивать.
– А кто? У тебя же зуб на него за Дусю, да и сволочь он, сам ведь только что сказал.
– Я не смогу.
– Мне предлагаешь сделать? – Рерих недобро улыбался. – Давай так, Ивановский, сейчас на кону множество жизней, и Макаркина из них самая бесполезная. Если встретишь его первым, то аккуратно застрелишь из нагана. В городе всю ночь по поводу праздника салютуют, никто и не подумает на выстрелы бежать. Если я встречу, сделаю все сам. Казагранди я тоже шепнул на прощанье, чтобы он по пути назад Макарку в расход пустил. Пусть думают, что он соучастником у Судзуки был. Казагранди держался молодцом, утверждал, что справится, но крови он потерял немало, боюсь, как бы по дороге не отключился. Значит, если что, на нас с тобой вся надежда.
– Ладно, договорились… – нехотя согласился я, рассчитывая на то, что Сипайло первым не увижу.
И, как оказалось, совершенно напрасно.
Мы разошлись с Рерихом уже далеко за полночь. На темных улицах сегодня было оживленно. Горели костры, бродили пьяные вояки и многочисленные гости столицы, которые тоже были навеселе. До штаба я дошел без происшествий, отпер дверь, зажег лампу. Спать совсем не хотелось – может, из-за кристаллов, может, из-за событий, не исключено, что по обеим причинам сразу.
Я решил курнуть, когда услышал в «тронном зале» шаги. Достал наган и начал вглядываться в темноту, откуда неожиданно для меня появился Макарка Душегуб.
– Привет, Ивановский! Я запер штаб, чтобы сюда никто не ломился. В городе полно пьяной солдатни! – Сипайло без приглашения подсел к столу и, взяв с него папиросину, достал из кармана спички…
В моей руке был револьвер, я должен был немедленно застрелить Макарку, но никак не мог собраться с духом и сделать это.
– Ивановский, это я! Убери наган. – Сипайло нервно моргал.
Теперь я заметил, что его шинель местами в грязных пятнах, напоминающих кровь. Я положил наган в карман, решив узнать, что произошло. Все выясню и тогда уже пущу Душегубу пулю в лоб.
– Что случилось?
– Рерих что, не рассказывал? Отправил меня отдуваться за всех. А ведь я крайним окажусь! – Макарка сделал глубокую затяжку, подержал дым в легких, потом выпустил, задумчиво глядя себе под ноги. Снова затянулся и, немного успокоившись, вдруг спросил: – У тебя кристаллы еще остались?
– Нет.
– Мы золото сгрузили и трупы… Да еще Казагранди ранен… Рерих велел к схрону все перевезти. А это верст пятьдесят туда-обратно! Не сообразил он, наверное, что топлива в баке почти нет. А я поздно понял. Золото выгрузили, конечно, вон, видал, как измазался.
– А как же Казагранди? Что с ним, он ведь ранен!
– Знаешь, Ивановский, обо мне кто подумает? Оставил я Казагранди там. Рядом с уртоном каким-то. Он сам попросил. Говорит: «Не дотяну я до Урги, оставь меня тут, до уртона недалеко, дойду, там мне помощь окажут». Рана навылет, опасности нет для жизни, ему помогут, а я боялся, что керосина до города не хватит, на себе ведь я этого здоровяка не дотащу! Трупы японцев я выкинул рядом с трактом. Головы и часть золота, которое надо вернуть, я закопал в укромном месте. Утром обнаружат убитых в комендатуре, если уже не нашли. Вызовут всех, меня-то точно! Ты, пожалуйста, скажи, что мы с тобой всю ночь водку пили. Тебе ничего не будет! Мне барон, конечно, трепку задаст, но будем надеяться, что этим и кончится. А когда погоню объявят, я напрошусь с чахарами на автомобиле с пулеметом в сопровождение, по дороге сверну к схрону, водителя пристрелю, по машине с разных сторон дырок настреляю, как будто вышли на след японцев да в перестрелку попали. Головы и золото загружу – и в Ургу на доклад. Выйдет, что чахары японцев не обнаружили, а я обезвредил и золото вернул. Ну и головы для подтверждения.
Я достал наган и направил его в грудь Макарке. Подлость его в отношении Казагранди придала мне сил. Теперь я уже совершенно был готов застрелить эту нервную сволочь.
– Стой, стой! – завопил Сипайло и заслонился руками от направленного в его сторону оружия. – Меня нельзя убивать, я золото не в схрон сложил, а в другом месте спрятал! Вы его никогда без меня не найдете!
Я был сбит с толку. Сипайло не прост, ему могло хватить мозгов перепрятать золото. Очевидно, моя неуверенность стала заметна. Сипайло хитро улыбнулся:
– Ты что же, Ивановский, думаешь, я вам поверю? Вы ведь меня хотите использовать, а потом в расход пустить. Такой ведь план был у Рериха?
– Не неси чепухи!
– Ага, чепухи! Знаю я вас. Теперь вы меня беречь должны, я один знаю, где золото спрятано.
– А Казагранди как же?
– Казагранди без сознания был всю дорогу, изредка в себя приходил и бредил. Он точно не сможет показать, где золото спрятано! Да и потом, умер твой Казагранди наверняка. До утра не дотянет, там же мороз дикий.
– Развернись! – скомандовал я.
– Ивановский! Перестань! – В глазах Макарки опять появился испуг.
– Развернись лицом к стене, сука!
– Хорошо, не стреляй! Вот видишь, повернулся.
Я обшарил карманы, нашел Макаркин наган и сунул его себе за голенище.
– Где автомобиль оставил?
– Да тут недалеко.
– Поехали за Казагранди!
– Да ты что, Ивановский? Я же говорю, горючего там в баке почти не осталось. Да и не помню я теперь, где его оставил.
– Ты же сказал, там уртон был?
– Ну должен, конечно, быть, но, может, и нету там уртона. Я же весь на нервах, золото это, трупы… Мог я ошибиться? Конечно мог.
– Пошли! – скомандовал я и ткнул стволом в спину Макарки.
Переулками добрались до автомобиля. Сипайло так нервничал, что сразу не смог завести мотор. Под давлением и угрозами он сообщил мне, где хранит для личных нужд бочку с керосином. Заправили полный бак и выехали за город. Лицо мое почти сразу потеряло чувствительность от морозного ветра, ветровое стекло оказалось ненадежной защитой. Сипайло надел специальные автомобильные очки, они помогали ему не отвлекаться на встречный ветер. Фары выхватывали дорогу впереди и летящие навстречу снежинки, нас порой бросало на ухабах, и мне казалось, что машина сейчас кувырнется с тракта вместе с нами.
– Что там у тебя сзади стучит? – Я указал на брезент, которым были накрыты задние сиденья.
– Лопата там и пара винтовок, – ответил Сипайло, не отвлекаясь от дороги.
Ехали молча около часа. Наконец на едва заметном перекрестке свернули в сторону, теперь трясло значительно сильнее.
– Где-то тут! – крикнул мне сквозь шум ветра Сипайло.
Было непонятно, как он ориентируется в этих пустынных краях, да еще и ночью. Автомобиль резко остановился.
– Вот тут вроде я его оставил. Он отключился. Я его выгрузил.