Уроборос
Шрифт:
Все эти люди, лежащие на полу заброшенного спортзала, считали, что находятся буквально в сантиметре от заблудшего счастья. Они все делали для того, чтобы выправить покривившуюся карму. Мерзли на холодном полу и верили, что это приведет их к свету, истине, счастью, блаженству, благополучию и процветанию. От картины веяло какой-то босховской жутью, и Нина сдалась. Встала, отряхнулась и откланялась. Ей вслед понесся злобный шепот. Старожилы были возмущены. Цепь нельзя разрушать. Из-за какой-то неизвестной фифы разваливалась вся идея. Аминат, бродившая между лежачими, успокоила волнения. Ее голос эхом отозвался под потолком зала.
— Случайным тут не место. Пусть идет. Я с вами, — с этими словами она легла на Нинино место, замкнув цепь.
Нина не могла поручиться, что она не подмигнула ей на прощанье. Возмущенное шушуканье стихло. Восстановилась благость. Нина ушла.
Она завязала с ментальными экспериментами и перестала отвечать на звонки мальчика. Он еще на что-то надеялся, но все было кончено. Мирно и безболезненно. У нее не было ни сил, ни желания объяснять, что Аминат аферистка, а они все наивные дураки. Все было блефом. Возможно, блефом было вообще все, но на такой постыдный обман можно было соглашаться только из добровольного идиотизма.
Нина так легко рассталась с мальчиком, что даже не заметила этого. Он был эпизодом, а эпизод можно было с благодарностью оставить в прошлом. Отвести место на полках памяти и обращаться в минуту необходимости. У Егора не было и не могло быть ни полки, ни шкафа, ни даже помещения. Он был везде и всюду. От него невозможно было убежать, но к нему и невозможно было вернуться.
Отсутствие Нины беспокоило его. Она опять пропала. Каждый раз, исчезая с его горизонта, она вроде делала именно то, что ему было необходимо, но с каждым разом к радости все сильнее примешивалось разочарование. Словно он все-таки хотел чего-то другого, о чем она должна, обязана была догадаться. Вопреки всему. Вопреки логике. Расчету. Здравому смыслу. Но Нина не понимала, не чувствовала и пропадала. Какие-то сообщения невпопад, ни звонков, ни писем. Неожиданно для самого себя он проехал вечером мимо ее дома. Машина стояла на улице. В окнах было темно. Нестерпимо захотелось есть. Неподалеку был «Макдоналдс», и Егор, словно от кого-то прячась, дворами, покатил в его сторону.
Очередь из машин была совсем небольшой, и вскоре он, как лабрадор пуская слюни, рассказывал в окно, чего хочет. У девчонки, принимавшей заказ, были совершенно белые глаза с черными точками зрачков. Деваха была бойкая и бесцеремонная.
— Что с глазами-то? — спросил он, покончив с заказом.
— Что-что, — отозвалась та. — Проплакала.
И заржала в голос. Егор улыбнулся, но она, оборвав себя, серьезно уточнила:
— Вам кетчуп или майонез?
— И немного человеческих страданий…
— Ну, это, как улыбка, всегда бесплатно, — нашлась девчонка.
Он одобрительно хмыкнул. Они простились, и Егор покатился к соседнему окну забирать пакеты. Запах сводил его с ума, и он припарковал машину в первом попавшемся переулке. Он явно был здесь не первым. На деревьях белели отчаянные записки: «Свиньи, не смейте мусорить в нашем дворе!» Однако призывы не имели смысла, весь двор был засыпан упаковкой из-под фастфуда. Егор развернул свой пакет. Он знал: чувство вины за паршивую еду придет позже, а пока с жадностью уплетал жирную соленую картошку и боролся с расползающимся во всем стороны бигмаком. Смаковал соленый огурец и слизывал с пальцев кетчуп.
Майонез капнул ему на джинсы.
Он вспомнил, как они гнали на машине из Рима в Берлин. Полторы тысячи километров. Почти без остановок. Они шли на рекорд. До цели оставалось километров триста, но у обоих уже не было сил. Подозрительно быстро стемнело, и пошел сильный дождь. Егор немного снизил скорость, машина хорошо держала дорогу, но все равно казалось, что они несутся по тонкому льду, и стоит хоть на мгновение отвлечься, как они провалятся вниз, под воду. Их малолитражка зависнет среди потревоженных рыб, и те будут смотреть на них с подозрением и осуждением.
Возможно, он уже давно спал наяву, автоматически управляя машиной, но когда слон, вставший прямо перед ним на дороге, повернулся в их сторону, посмотрел ему прямо в глаза и разлетелся белым туманом, Егор ударил по тормозам. Машину немного занесло, но они все-таки остановились у обочины. Нина перепугалась так, что не могла вымолвить ни слова. Отдышавшись, она протянула руку, показывая на что-то впереди. Это был съезд к заправке. Очень кстати. Они заехали на парковку, откинули сидения и заснули, едва Егор заглушил мотор. Дождь колотил по крыше, и от дыхания спящей рядом Нины сжималось сердце.
Когда он очнулся, в машине было пусто. Егор потер глаза, потянулся, осматриваясь. Дождь закончился, и занимался рассвет. Туман отступал к оврагам, птицы пробовали свои голоса. Внезапно что-то ударило в стекло слева. Егор вздрогнул. Это была Нина. Довольная свежая физиономия, словно она спала не в машине на дороге, а в хорошем отеле на ортопедических матрасах. В левой руке — дымящийся кофе, в правой — бигмак. Он открыл окно, и запах утренней свежести и горячего бутерброда обжег ноздри. Она долго кормила его с руки и растирала ему затекшие плечи…
Нужно было бы изобрести специальную кислоту для вытравления некоторых воспоминаний из углов памяти. И аэрозоль для уничтожения неприятного предчувствия и навязчивой тревоги.
Егор, как мог, вытер руки салфетками, полез в карман и достал ее кольцо. Егор уставился на него. Ну и что с ним теперь делать? В нос, что ли, продеть? Оставить в пакете из-под фастфуда?
Он затолкал объедки и салфетки в пакет, скомкал и открыл окно машины…
Время шло, и у Нины заканчивались деньги. Накануне она вывернула все карманы и испугалась, обнаружив, как мало набралось. Впервые вся эта затея с разъездом показалась Нине безумием. Она понимала, что теперь надо выбирать вино подешевле, чтобы хватило на сыр и хлеб. Дилемма озадачивала. Тревога только усиливалась оттого, что надо было заплатить за квартиру, залить полный бак, отнести кое-какие вещи в химчистку, положить деньги на телефон, пломбу заменить и прочее, прочее, прочее. У Нины стало совсем неспокойно на душе, и она позвонила Егору.
Он выслушал ее, удивился, спросил, а ты разве не нашла, я же оставил тебе конверт? Теперь удивилась Нина. Где? Когда? В кармане пальто. Она рассмеялась. Впервые за долгое время. Он шутит? Нет, не нашла, хотя была бы совсем не против. Егор не смеялся. Он помолчал, подумал, сказал, хорошо, оставит деньги в квартире. На месяц. На столе. Что-то было в его голосе, что заставило Нину подобраться. Нет, он не торжествовал, не демонстрировал своего превосходства, не давал ей понять, что без него, без его денег, без его фамилии, без этого дома она никто. А может, давал? Но он все еще оставался ее мужем. Он все еще отвечал за нее. Перед кем? Перед Богом? Каким? Тем, которого они обманули?