Урок кириллицы
Шрифт:
Однако, что именно мы начинаем с завтрашнего дня, осталось никем не услышанным, так как в это самое время над Москвой на низкой высоте потянулись в сторону Сенокосово восемь тысяч тяжелых натовских бомбардировщиков, и гул их моторов полностью заглушил собой мудрое решение гаранта Конституции.
...И вот теперь по всем каналам отечественного ТV профессиональные телеведущие читали текст президентского Указа, которым в стране объявлялось чрезвычайное положение. Начиная с завтрашнего утра все граждане Российской Федерации обязаны были выходить на улицу только с прицепленными ко лбу символическими изображениями мишени, которые можно получить в ЖЭУ по месту своего жительства или же изготовить
Глава Ф (500).
ФЕРТоплясов, напряженно слушавший текст президентского Указа, аж подпрыгнул, когда услыхал слова диктора о начале стиходрома.
– Чуваки! Это же верх мечтаний - выступить со своими стихами на главной эстраде России! Полная площадь народу, телекамеры, миллионы телезрителей перед своими экранами!..
– ...Восемь тысяч бомбардировщиков над головой, - дополнил Чохов.
– Это ерунда!
– отмахнулся он.
– Такие массовые скопления людей всегда притягивают к себе внимание инопланетных наблюдателей, которые постоянно курсируют на своих НЛО вблизи нашей планеты, и они не дадут произойти несчастью.
– Каким же это образом? Устроят в знак протеста рок-концерт зеленых человечков на своем НЛО?
– Да таким, как на Курской дуге в Великую Отечественную! Очевидцы говорят, что перед началом танкового сражения над местностью повисло несколько гигантских летающих тарелок, и они парализовали работу двигателей немецких "тигров".
– Да ладно тебе... Веришь во всякие сказки.
– Ну почему же "сказки"?
– вступился вдруг за него Панкратий Аристархович.
– Были там тарелки, я подтверждаю. Одну из них я даже себе на память привез, - и, выдернув из-за брючного ремня край рубахи, он поднял его вверх, обнажив перед присутствующими свой худой старческий живот с громадным ожоговым шрамом округлой формы посередине.
– Вот... Такими, значится, самыми "тарелками" и были остановлены немецкие "тигры".
– Извините, - смущенно пробормотал Фертоплясов.
– Но я неоднократно слышал...
– Кончай, братан, мало ли чего теперь болтают?
– остановил его Берлинский.
– Как же! Свобода слова, мать её в лоб. Мечта интеллигенции... И ведь даже не понимают, что этим самым они губят Россию.
– Кто? Интеллигенты?
– уточнил молчавший все это время Отпадов.
– А кто же еще? Или это не они в течение последних пятнадцати лет пытаются поставить историю России с ног на голову? Мол, если бы ветераны в сорок первом были хоть немножечко умнее, то мы бы уже пятьдесят лет пили баварское пиво... И откуда, блин, только мысли такие вылезают? Ведь русские люди вроде...
Он протянул руку к столу и взял свою недопитую чашку с давно остывшим кофе.
– У интеллигента, - сказал вдруг с мрачной гримасой Анаврин, особенно у российского, который только и может жить на содержании, есть одна гнусная полудетская черта. Он никогда не боится нападать
– Не совсем успеваю за вашей мыслью, - произнес отец Мирослав. Поясните, если можно.
– А что тут пояснять?
– усмехнулся Анаврин.
– Интеллигент, как бы он ни измывался над устоями советского строя, который его, собственно говоря, и породил, отлично знает, что в нем все-таки был высший нравственный закон. Ведь если бы нравственный закон в стране был мертв, то он побоялся бы и рот открыть против такого строя. Там, где нет высшей нравственности, там и пришибить могут! А социализм декларировал добро и во многом придерживался этой декларации. Ну, а добро, как вам, отче, должно быть известно, по своей природе - всепрощающе, ударь его по правой щеке, и оно вместо ответного хука подставит тебе левую... Так что интеллигент не боится топтать святыни. Интеллигент боится только одного - касаться темы зла и его корней, потому что справедливо полагает, что здесь его могут сразу выдрючить телеграфным столбом.
– Сильный образ, - поднялся с места отец диакон.
– Но вот вам всем и экзамен подошел. Или, как у вас говорится, проверка на вшивость. Испугаетесь вы или нет обличить заявившее только что о себе зло? Рискнете вывести его на чистую воду или предпочтете отсидеться в сторонке? Если вы действительно служите Слову и России, то верните интеллигенции её честь и славу.
– А может ли кто-нибудь сказать, что именно есть слава?
– поднялся в свою очередь и Анаврин.
– Скажем, слава интеллигенции? Существует ли она сама по себе, вне сознания этой самой интеллигенции? Вот совсем ещё недавно на всех перекрестках страны красовались лозунги "Слава КПСС!" - куда сегодня подевалась эта слава, кто знает? А ведь она была, и многие члены КПСС испытывали на себе её благотворное влияние...
– Ладно, братан, давай мы пока разговор о славе перенесем на другое время, - остановил его Берлинский.
– Завтра у нас очень непростой день, так что нужно успеть отдохнуть и кое-что обдумать. Давайте встретимся возле памятника Жукову, в половине двенадцатого. Я принесу с собой мегафон, и мы сможем начать свое выступление уже на подступах к площади. Договорились? Тогда - до встречи...
Толпа вышла в коридор и, минут десять спустя, в непривычно звенящей от тишины квартире остались только я и Пивогоров.
Глава Х (600).
– ...ХЕР он завтра на площадь придет, этот умник, помяни мое слово! произнес вдруг Панкратий Аристархович задумчиво.
– Видывал я таких говорунов на фронте - как рассуждать о зле, так они первые, а как с этим самым злом бороться, так их и близко не увидишь...
Мы собрали оставленные на столе чашки и стаканы и перенесли их на кухню.
– А ты завтра сходи с ребятами. И не бойся никакого зла - ни в милицейской форме, ни в натовской. Оно ведь как раз того и боится, что его перестанут бояться - оно от этого силу свою теряет.
– Хорошо, - кивнул я, - я схожу. Чего мне бояться?
Я помог старику помыть посуду и привел в порядок после гостей свою комнату. Спать не хотелось. Мысли расползались, как высыпанные из ведра раки. К незашторенному окну прилипла маслянистая от желтых огней московская ночь и, глядя на неё изнутри молчащей квартиры, я прямо-таки физически начал чувствовать, что даль тиха, столица внемлет Богу, и звезда с звездою говорит...
– А вы почему не спите?
– выйдя на кухню, поинтересовался я у все ещё сидящего за столом Панкратия Аристарховича.