Чтение онлайн

на главную

Жанры

Шрифт:

Уходя, он поблагодарил меня. Я удивился:

— За что?

— За то, что вы меня выслушали. Я рассказал, теперь будет легче.

Потом из колонии он писал мне: по-мужски твердо, без жалости к себе.

Я не удержался и сочинил (ведь писатель должен писать!) очерк под названием «Убит человек». И, сочинив, понял, что опубликовать его не могу. Я понял, что писатель иногда должен не писать, если хочет оправдать доверие читателя. Чересчур явны и неизбежны в очерке «Убить человека» (он остался, видимо, навсегда в моем архиве) были реалии, нарушавшие тайну исповеди. Даже сейчас, когда человек этот вышел «на волю», я описываю анонимную суть ситуации, получив на то его разрешение…

Рассказывая о становлении не совсем обычных отношений между писателем и читателем, я начал тоже с истории не совсем обычной, экстремальной. Перед тем, как углубиться в истории обычные, «рядовые», когда от писателя ждут не исключительных решений и ответов и не умения держать это в тайне, а иного умения выслушать

и исключительного понимания, я должен уточнить одну важную для меня мысль. Конечно же подобные не традиционно литературные отношения, ломающие стереотип: писатель — пишет, читатель — читает, — существовали, особенно в России, и раньше. В писателе видели учителя жизни, к нему шли за утешением и советом, перед ним открывали душу. Это верно по отношению и к Чехову, и к Горькому, и особенно, разумеется, к Л. Толстому, который нравственную миссию писателя поднял на недосягаемую высоту. Русское имя «писатель» наполнено не одним литературным, но и чисто этическим содержанием, и, может быть, поэтому, когда пишущий (даже хорошо) человек говорит о себе в обыденной речи: «Я писатель», ощущаешь в этом некую нескромность (все равно как если бы женщина замечала мельком, что она хороша собой).

Сегодняшние, не традиционные, то есть не чисто литературные, отношения между читателем и писателем имеют богатейшую традицию, — как и все совершенно новое, совершенно не традиционное.

И в то же время они действительно не традиционные и действительно новые.

Л. Толстой был один на Россию. И шли к нему не потому, что он был писателем, а потому, что был писателем гениальным, и потому, что жажда нравственного усовершенствования человека и жизни была в нем даже сильнее потребности в художническом творчестве. Теперь картина резко изменилась, как изменилась картина мироздания, когда гелиоцентрическая система уступила место сегодняшней, с тысячами солнц, в которой наше — лишь заурядное небесное тело на периферии одной из галактик.

Тысячи писателей в нашем обществе (цифра, показавшаяся бы XIX веку совершенно фантастической) — тысячи «рядовых» солнц — должны по самой логике новых социальных и человеческих отношений освещать и согревать души не одним лишь литературным дарованием, но особым, толстовским пониманием и теплом.

К. С. Станиславский любил говорить, что нет маленьких ролей, есть маленькие артисты. Это можно отнести к новой духовно-нравственной роли писателя. Она бесконечно скромна в сопоставлении с толстовской или горьковской, но выполнить ее надо достойно, чтобы тот, кто тебе доверился, не ощутил твоей «малости», как не ощущают верующие «малости» церкви, даже если она по-сельски невелика, бедна.

…Нередко читательские исповеди — это портрет удачи или чаще неудачи, очарования или разочарования, небольшая житейская история, исследование интимного переживания.

Самые интересные исповеди — опыты самопознания, испытания себя, собственных сил, собственной неповторимости.

На моем столе лежит письмо, полученное как-то от молодой женщины, которая решила однажды: быть не самой собой.

Это, пожалуй, самый опасный искус, самый коварный соблазн на пути самопознания и самовоспитания…

«Мне захотелось, — пишет она, — рассказать Вам о моей жизни, точнее, об образе жизни, о поисках этого образа. Я — тихоня. Когда я училась в институте и жила в общежитии, обо мне говорили: „Да к ней в комнату и крокодила подселить можно, она и с ним уживется“.

Меня, пожалуй, любили, обо мне говорили, пожалуй, хорошо. Но в этой любви было что-то обидное, потребительское, что ли. Стрясется беда — бегут ко мне, потому что я могу посочувствовать, дать дельный совет. Но при этом никто не интересовался, чем я живу, почему печальная или веселая, никто. И никто из моих общительных подруг или ухаживавших за мной молодых людей не пытался углубить отношения со мной. Не уродина я, красивее многих (это не мое мнение), и веселой могу быть в компании, а вот по-настоящему никому не нужна… Я стала докапываться, почему? И один молодой человек объяснил: „Ты не такая, как все. Дело даже не в том, что ты не красишься и одета, э-э-э… ну, ты уж не обижайся… скромненько… а дело в том, что ты внутренне не такая, вечно ищешь справедливости, а это нехорошо. Тебя понять почти невозможно: существо иного порядка…“ Я переспросила: „Неужели невозможно?“ — „Если поломать голову, то, конечно, можно, — ответили мне. — Но ты сама посуди, кому же охота ее ломать? Тихая ты… Лично я боюсь тихонь“.

Вот тогда-то я и решила: играть в жизни определенную роль. Начала с того, что изменила, „усовершенствовала“ внешность. Прическа — как у всех, платье как у всех, грим на лице — как у всех. И говорю то же, что и все. Болтаю с уверенным видом, порою тошно себя слушать самой. Кольцо обручальное надела — как у людей.

Раньше только изредка улыбалась — теперь хохочу в голос.

Тот молодой человек позволил себе лишнее дала по морде и вмиг перестала быть загадкой, над которой надо ломать голову. А раньше, наверное, заплакала бы… Когда надо было, по столу кулаком ударила, где было надо, локтями соседей распихала. Начинают разговор — я тут как тут. Понимаю или не понимаю, о чем говорят, но к месту пару „умных“ слов введу, анекдот

расскажу.

Бог ты мой! Совсем иначе стали ко мне люди относиться. Молодежь зеленая говорит: „Фирменная девочка“, а кто постарше, называет фамильярно-уважительно: „Мать“…

Это ужасное — мать! — и переполнило чашу. Совсем худо мне стало. Смыла я косметику, надела старенькое платье, отдала маме обручальное ее колечко, и на том мой эксперимент закончился. И снова я одна, мне двадцать один год, и не нужно мне того ненастоящего, что было, когда я играла, ни за какие коврижки не нужно. Я поняла, что самое страшное — насилие над собственной душой, я поняла, что нельзя играть безнаказанно не свою роль в жизни, мне кажется, я что-то утратила внутренне ценное от этой игры.

Потому я пишу вам покаянное письмо, хочется кому-то покаяться. А — некому. Не пойдешь же к тем, кто восхищался „фирменной девочкой“».

…Я рассказал об экстремальной истории, когда от писателя ждали исключительных решений и ответов, потом о самом чистом, бескорыстном варианте исповеди, об исповеди-портрете одного переживания, когда от писателя ждут лишь понимания. Чтобы полнее очертить те новые отношения, о которых идет речь, стоит, наверное, коснуться такого интересного жанра, как исповедь-полемика.

В сущности, это мировоззренческая исповедь, она обязывает не к молчаливому пониманию, а к аргументированному ответу, не терпящему риторики и пустых фраз. Это тот парадоксальный вариант, когда читатель жаждет, чтобы его опровергли, тут не посоветуешь с чистой совестью, как в первой истории: «Вы должны решить это сами», тут не ограничишься сочувствием и пониманием: читатель вызывает тебя на ристалище, где он и ты, как равные, защищаете собственные убеждения.

«…Меня с детства учили думать, мыслить самостоятельно, развивать разум, насколько это возможно. Отец мой пилот, поэтому я не успел с ним подружиться… Человек он хороший, но суровый и поэтому собственные мнения не высказывает, а декретирует. Во мне с малых лет начал развиваться некий аналитический комплекс, видимо компенсирующий комплекс неполноценности. Что ж, говорил я себе, я не красавец, в жизни мне не везет (так полагал я тогда), будем развивать то, что для меня, имеющего солидный наследственный потенциал и поглощающего с четырех лет все виды информации, наиболее выигрышно…

Моей первой любовью была девочка из соседнего класса. Наш роман — в основном телефонный — тянулся два месяца. Потом я ей „надоел“. Ее новый кавалер, которому она пожаловалась, что я надоедал ей по телефону два месяца, меня отколотил. И все же если бы после этого она позвала меня, я побежал бы к ней и совершил бы ради иге все что угодно. Но она не позвала. Тогда мой гнев начал расти, наконец он обрушился, но не на нее и нового ее „возлюбленного“, а на меня самого. Я подумал: что толку в моих душевных и умственных качествах, если я несчастлив. И начал работу по перекраиванию себя самого.

Я решил построить танк. Из брони рассудочности и равнодушия. С вооружением из всех известных миру честных и нечестных методов жизнепроходства. Всю установку решил поставить на шасси из работоспособности, изворотливости и упорства. Я ввел эту машину в эксплуатацию ко дню моего совершеннолетия. И я теперь торжествовал. Люди, даже самые нехорошие, не могли достать меня и толстой цементированной броней, в то время как мне удавалось многое. Самое существенное: я научился не думать о потерях. Ведь идет война, где каждый за себя, это означает, что потери только у врагов.

Сейчас я воспринимаю мир таким, каков он есть, и обращаюсь с ним так, как он того заслуживает. И мне везет. Не хватает лишь одного — человеческого общения. Но ведь недаром о нем сегодня говорят, что это роскошь.

До женитьбы я частенько напивался, чтобы было легче хоть с кем-то поговорить. Сейчас могу не пить. Мне и трезвому легко говорить с женой. Конечно, порой накатывает волна мизантропии. Тогда я снова ощущаю себя песчинкой в войне, где нет до тебя никому дела, и с удовольствием чувствую тяжесть стальных лат, в которые себя заковал. То место, где должна быть душа, часто болит. А в остальном жизнь моя идет нормально».

Это написал человек, который жаждет быть опровергнутым. Частые упоминания о стали читаются как упоминания о живой, ранимой и раненой душе, которая потому в латы оделась, что ощущает страшную беззащитность.

Парадоксально то, что в подобной полемике, рождающейся между читателем и писателем, тайной должна быть окружена не исповедь, а ответы на нее. Ибо в них обнажается — с той или иной степенью вероятности — то, что человек о себе умолчал, скрыл.

Поэтому я и не дам моих ответов на письмо «мальчика-танка» (так я его мысленно назвал).

4

Этот очерк надо, видимо, закончить портретом Читателя. Ему за семьдесят; зовут Константин Григорьевич Киселев; первое письмо от него я получил несколько лет назад.

Письмо совершенно незнакомого человека удивило меня тем, что не было в нем естественного «чувства дистанции»; казалось, работали мы с ним как соавторы долгие годы, обдумывали, искали, выстраивали, и вот теперь, когда все осталось позади, он опять мыслью возвращается к нашему совместному детищу. Иногда радуется; порой сожалеет. Одобряет скромно, ибо не пристало серьезному человеку тешиться самовосхвалением. Судит же строго, но не меня будто бы, а себя самого, который рядом был и не помог.

Поделиться:
Популярные книги

Дайте поспать! Том III

Матисов Павел
3. Вечный Сон
Фантастика:
фэнтези
5.00
рейтинг книги
Дайте поспать! Том III

Путь Чести

Щукин Иван
3. Жизни Архимага
Фантастика:
фэнтези
боевая фантастика
6.43
рейтинг книги
Путь Чести

Энфис 2

Кронос Александр
2. Эрра
Фантастика:
героическая фантастика
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Энфис 2

Сумеречный Стрелок 2

Карелин Сергей Витальевич
2. Сумеречный стрелок
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сумеречный Стрелок 2

Сводный гад

Рам Янка
2. Самбисты
Любовные романы:
современные любовные романы
эро литература
5.00
рейтинг книги
Сводный гад

Книга пяти колец. Том 3

Зайцев Константин
3. Книга пяти колец
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.75
рейтинг книги
Книга пяти колец. Том 3

Диверсант

Вайс Александр
2. Фронтир
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
5.00
рейтинг книги
Диверсант

Ученичество. Книга 2

Понарошку Евгений
2. Государственный маг
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Ученичество. Книга 2

Титан империи 3

Артемов Александр Александрович
3. Титан Империи
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Титан империи 3

Последний попаданец 9

Зубов Константин
9. Последний попаданец
Фантастика:
юмористическая фантастика
рпг
5.00
рейтинг книги
Последний попаданец 9

Измена. Право на сына

Арская Арина
4. Измены
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Измена. Право на сына

Неестественный отбор.Трилогия

Грант Эдгар
Неестественный отбор
Детективы:
триллеры
6.40
рейтинг книги
Неестественный отбор.Трилогия

Хозяйка дома на холме

Скор Элен
1. Хозяйка своей судьбы
Любовные романы:
любовно-фантастические романы
5.00
рейтинг книги
Хозяйка дома на холме

Гром над Академией. Часть 2

Машуков Тимур
3. Гром над миром
Фантастика:
боевая фантастика
5.50
рейтинг книги
Гром над Академией. Часть 2