Уроки тьмы
Шрифт:
Закрыв на минуту глаза, Мила пыталась представить свою жизнь в полной тьме. Ей показалось, что тело её растворилось, так как она не видела его. Прозрачная душа, незримая для зрячего глаза, возникла в темноте и стала её сутью, плотью и духом. Возникло ощущение обнажённости и беззащитности перед миром, будто находишься на исповеди перед тем, от кого не скрыть ничего сокровенного и тайного. Космическое одиночество было безмерным.
«Чем можно хоть на малую долю порадовать слепую Марию? Чего бы захотела я в своём каменном, вечно ночном жилище? – размышляла Мила. – Конечно, запаха свободы и свежести незримых красок природы. Только цветы с естественным чудодейственным ароматом могут подарить Марии короткое наслаждение, но и ностальгическую боль».
Поставив себе целью подарить аромат природы,
Мила
«Человек выхолостил всё нежное, трепетное, ароматное из цветов, сделав их прочными, увесистыми, долговременными, дорогими – и, увы, мёртвыми», – подумала она, но вспомнила про аромат чудесных лилий. Ей вынесли ведро жёлтых и оранжевых лилий, но они были тоже мертвы. Человек ввёл цветам убийственную инъекцию дурного вкуса во имя наживы.
– Пахнут только естественные белые лилии, – робко призналась молодая продавщица и с усиленной энергией помчалась искать пахнущую белую лилию. О радость! Она нашла долгожданную крупную ветвь белой лилии с девятью бутонами, три из которых были раскрыты и источали нежнейший аромат.
Мила гордо несла большую ветвь лилии по улице, которая заполнялась её ароматом, забивая запахи бензина
многочисленных автомобилей, и видела, как прохожие с восторгом и улыбкой смотрели на чудо природы, судорожно вдыхая источавшуюся от цветка божественную свежесть.
Счастье переполняло её душу – она мечтала скорее подарить небесный запах белой лилии своей белой, почти неземной Марии.
Юличка
Беда пришла к Юличке невзначай – дома на ровном месте она рухнула на пол, как срубленное дерево, и потеряла сознание. Придя в себя, превозмогая острую боль в бедре, как большая раненая птица, крича и царапаясь, стала подползать к входным дверям. В голове билась только одна мысль – сын вышел из дома без ключей, надо открыть двери, чтобы не ломать их. Соседи, услышав крик, вызвали милицию. Одновременно подошёл сын. Выбили двери. Вызвали «скорую». А когда врачи увозили Юличку в больницу, сын сунул им материнский паспорт и тихо сказал, что он неизлечимо болен и к матери ходить не будет. После этого он позвонил Миле и спокойно известил, что мать не жилец, в Александровской больнице, а самое главное, если выживет – ни в коем случае не привозить её домой: «Некому тут ходить за ней». Мила опешила от его слов, ей показалось, что она оглохла, как от резкого звука медной трубы, приставленной к уху, на которой он когда-то громко разминался дома перед халтурами на свадьбах и похоронах.
Номер телефона Милы отпечатался в памяти Юлички намертво. Всех проходящих мимо неё в больнице она хватала за одежды, требуя позвонить по этому номеру.
Она знала – наверняка оттуда придёт помощь. И была права. Сына не ждала, более того, боялась стать ему обузой, упорно веря в то, что она выберется из очередной беды и опять будет ему необходима.
Прошёл год. С великими мытарствами Мила перевезла лежачую Юличку в Павловский дом ветеранов войны сразу после смерти её спившегося сына, который так и не починил выбитую входную дверь. По воле случая и по Юлиному желанию, она неожиданно оказалась её доверенным лидом и девять лет выполняла то, что должны были выполнять для неё близкие – заботиться. Близкие – делали то, что должны были выполнять хорошие знакомые – общаться. При этом они не отказывались от Юлиной нарастающей благодарности в денежном выражении, в которой теплилась надежда на возвращение в собственную долгожданную отдельную двухкомнатную квартиру, выстроенную, вернее, выстраданную ею под конец жизни для себя и сына, для которой она годами гробила себя сверхурочной бухгалтерской работой, устало таская ворохи ненавистных отчётов в коммуналку, где они ранее жили в одном доме с Милой.
И вот – звонок из дома ветеранов. Умерла Юличка, она же Юлия Георгиевна Розова, девяносто семи лет. В свой последний день рождения, месяц тому назад, она ещё могла, извернувшись своим скукоженным тельцем, присесть на высокий металлический край необъятной интернатовской кровати, оперевшись на руку, чтобы свободной рукой обшаривать тумбочку в поисках завалявшегося печенья или конфетки.
В один из дней, войдя в палату, Мила увидела Юличку, деловито простукивающую ладошкой тумбочку. Её единственный к тому времени голубоватый настороженный глаз сразу повернулся в её сторону, не видя её, так как реагировал только на свет и тень. «Кто там?!» – сказала она голосом Галчонка из мультфильма «Трое из Простоквашино». «Это я, почтальон Печкин!» – трижды прокричала Мила ей в ухо, вызвав радостный вопль: «Милочка пришла!» В этот момент принесли обед, но
Юличка знала, что она не с пустыми руками и с вызовом скомандовала: «Собакам!» В последний год она стала быстро глохнуть – приходилось с каждым разом кричать всё громче и громче, что вполне устраивало двух соседок, из-за скудности впечатлений жизненных событий. Чтобы не пугать Юличку, когда она спала, свой приход Мила обозначала ласковым поглаживанием, по которому та узнавала её. Она подарила ей мягкую игрушку-собачку для ощущения, пусть игрушечного, но всё же тепла её бывших любимцев. Юличка ликовала как ребёнок, смеясь от восторга, ласкала и целовала собачку, определяя наошупь, где у неё хвостик, где ушки, а где мордочка. Теперь она оставалась не одинокой на своей необъятной для неё кровати – преданный дружок лежал у подушки, охраняя её суверенный покой.
Юличку Мила уже воспринимала как малое дитя, приносила ей то, что она хотела и могла есть – детское питание в баночках, любимую красную икру, немного сливочного масла, наисвежайшую булочку, пакетики кофе с молоком и обязательно плитку шоколада. Она ела, как птенец в гнезде, доверчиво открывая беззубый рот, как клюв, куда Мила периодически клала вкусненькое и осторожно вливала чайной ложечкой тёплый кофеёк. Потом, поддерживая её за спину, торопилась скормить протёртые фрукты и только потом давала самое желанное – кусочки шоколада, с которыми Юличка в блаженном состоянии заваливалась на бочок, прося поднять её невесомые ноги и укрыть одеялом. Горка наломанного шоколада продлевала ей удовольствие и на следующий день. После ухода Милы она прятала вожделенные кусочки под подушку, чтобы смаковать их в одиночестве, с тайным мстительным удовлетворением пачкая шоколадом всё вокруг себя слабой дрожащей рукой.
Через месяц после последнего дня рождения наступило резкое ухудшение. Девять дней Юличка погружалась в воронку небытия, сопротивлялась дыханию смерти, яростно размахивая цепкими руками, не принимая воды и пищи. Но судьбу не объедешь по кривой, не оттолкнёшь руками. Дома от каждого телефонного звонка Мила внутренне вздрагивала, предчувствуя печальное известие. На девятый день сопротивление было сломлено – Юлички не стало.
Войдя в её затихшую палату, Мила вспомнила, как Юличка рьяно охраняла свои вещи, словно сторожевая собака, пряча на груди рядом с простым крестиком ключик от крохотного замочка в шкафу, который Мила повесила для её спокойствия после длительного согласования с медперсоналом. Все у Юлички были воры. Она не верила никому. Да и во всех окружающих её малочисленных родных и знакомых подозревала корыстный интерес, выстраивая сценарий взаимоотношений в свою пользу, думая, что всё в её руках. Всевышний и заинтересованные лица знали, что это не так. Одни, подыгрывая ей, помогали облегчать её тощий кошелёк, другие, надеясь на больший куш, мечтали о её скорейшем отлёте в вечность.
В течение первых семи лет Юличка держала обслуживающий персонал в постоянном напряжении. С самого утра из её палаты раздавался громкий требовательный голос. Отказавшись от коляски, Юличка, сжав от боли рот, каждое утро вставала за ходунки и гордо ковыляла в холл на лечебную физкультуру. Почти во всём она была исключением из общих правил. Одно то, что после жестокого перелома бедра, без операции, только благодаря неимоверным усилиям воли, она встала с постели к ходункам и пошла, поразило даже медперсонал, повидавший немало на своём веку. Во время лечебной гимнастики Юличка задавала тон, делала едкие замечания, громко хохотала, кокетливо выделывая руками кренделя, пытаясь грациозно повторять упражнения за медсестрой.