Усадьба
Шрифт:
– Какие еще новости? Ты так давно у нас не был. О наших делах я подробно тебе писала. А у мистера Бартера ожидается прибавление семейства.
– Еще? Я встретил Бартера на пути сюда. Вид у него был хмурый.
В глазах миссис Пендайс мелькнуло беспокойство.
– О, я не думаю, чтобы причиной было предстоящее событие.
– Она умолкла, но чтобы заглушить поднимающийся страх, снова заговорила: - Если бы я знала, что ты будешь, я не отпустила бы Сесила Тарпа. А каких хорошеньких щенят принесла Вик! Хочешь взять одного? У них вокруг глаз такие милые черные пятна.
Она
"Что-то тревожит его, - думала она.
– Как он изменился за то время, что мы не видались! Что с ним? Я чувствую, что он так далек от меня, так далек!"
Но она знала также, что он приехал домой, потому что был одинок и несчастен, и бессознательно потянулся к матери.
И в то же время она понимала, что если станет надоедать ему любопытством, он еще дальше уйдет от нее. А это было бы нестерпимо; вот почему она ничего не спрашивала и только изо всех сил старалась скрыть свою боль.
Она спускалась в столовую, опираясь на руку сына, прижимаясь к нему плотнее, позабыв, как всю зиму мучилась его отчужденностью, замкнутостью и неподступностью.
В гостиной уже собрались мистер Пендайс и девочки.
– А, Джордж, - сухо приветствовал сына сквайр, - рад тебя видеть. Как можно терпеть Лондон в это время года! Но раз уж ты приехал, останься хотя бы на два дня. Я хочу показать тебе имение. Ты ведь ничего в хозяйстве не смыслишь. А я могу каждую минуту умереть. Так что подумай и оставайся!
Джордж мрачно поглядел на отца:
– К сожалению, меня в Лондоне ждут дела. Мистер Пендайс подошел и камину и стал к нему спиной.
– Так всегда: я прошу его сделать простую вещь ради его же блага, а у него дела. А мать ему потакает во всем. Би, поди сыграй мне что-нибудь.
Сквайр терпеть не мог, когда ему играли. Но это было единственным пришедшим ему в голову распоряжением, которое - он знал - будет выполнено беспрекословно.
Отсутствие гостей мало чем изменило церемонию обеда, который в Уорстед Скайнесе считался событием, венчающим день. Было, правда, всего семь перемен блюд и не подавалось шампанское. Сквайр пил рюмку-другую кларету и при этом говаривал: "Мой отец всю жизнь выпивал вечером бутылку портвейна, и хоть бы что. Последуй я его примеру, меня это в год свело бы в могилу".
Би и Нора пили воду. Миссис Пендайс, в душе отдавая предпочтение шампанскому, пила понемножку испанское бургундское, выписываемое для нее мистером Пендайсом за весьма умеренную цену; от обеда к обеду оно хранилось закупоренным особой пробкой. Миссис Пендайс угощала сына:
– Выпей моего бургундского, милый, оно превосходно.
Джордж отказался и потребовал виски с содой, взглянув в упор на дворецкого, ибо напиток был чересчур желт.
Под действием еды к мистеру Пендайсу вернулось его обычное благодушие, хотя будущее еще представлялось ему в печальном свете.
– Вы, молодые люди, - говорил он, снисходительно поглядывая на Джорджа, - все такие индивидуалисты. Развлечение вы превращаете в дело. Во что превратят вас к пятидесяти годам ваши скачки, бильярд, пикет! Воображение ваше спит. Чем прожигать жизнь, подумали бы лучше, каково вам придется в старости. Да-с!
– Мистер Пендайс поглядел на дочерей, и обе воскликнули:
– О, папа! Что ты говоришь!
Нора, отличавшаяся большей силой характера, чем сестра, прибавила:
– Мама, правда, папа ужас что говорит?!
А миссис Пендайс, не отрываясь, смотрела на сына. Сколько вечеров она тосковала, глядя на его пустое место за столом!
– Сегодня вечером поиграем в пикет, Джордж?
Джордж взглянул на мать и кивнул, невесело улыбнувшись.
Вокруг стола по толстому, мягкому ковру неслышно двигались дворецкий с лакеем. Огонь восковых свечей мягко поблескивал на серебре, фруктах и цветах, на белых девичьих шеях, на румяном лице Джорджа, на белом глянце его манишки, горел в бриллиантах, унизывающих тонкие, нежные пальцы его матери, освещал прямую и все еще бодрую фигуру сквайра, в комнате томительно-сладко пахло азалиями и нарциссами. Би с мечтательным взором вспоминала молодого Тарпа (он сказал сегодня, что любит ее) и гадала, даст ли отец согласие. Ее мать думала о Джордже, украдкой поглядывая на его расстроенное лицо. Было тихо, только позвякивали вилки и слышались голоса сквайра и Норы, беседующих о пустяках.
Снаружи за высокими распахнутыми окнами спала мирная земля; луна, оранжевая и круглая, как монета, тяжело висела над самыми верхушками кедров; озаренные ее светом шепчущие полосы безлюдных полей лежали в полузабытьи, а за этим светлым кругом царила бездонная и таинственная тьма - великая тьма, укрывающая от их глаз весь неугомонный мир.
ГЛАВА III
ЗЛОВЕЩИЙ ВЕЧЕР
В день больших скачек в Кемптон-парке, где Эмблер, считавшийся фаворитом, проиграл у самого финиша, Джордж Пендайс стоял перед входом в свою квартиру, которую он снял неподалеку от миссис Белью: в ту минуту, когда он вкладывал ключ в замочную скважину, кто-то, подойдя сзади быстрым шагом, спросил:
– Мистер Джордж Пендайс?
Джордж обернулся.
– Что вам угодно?
Человек протянул Джорджу длинный конверт.
– От фирмы Фрост и Таккет.
Джордж распечатал конверт, вынул листок бумаги и прочитал:
"Судейская коллегия, завещания и разводы.
Ходатайство Джэспера Белью..."
Джордж поднял глаза - в них стояло такое непритворное безразличие, беззлобие, побитость и упрямство, что рассыльный отвел глаза, как будто он ударил лежачего.
– Благодарю вас. До свидания!
Он захлопнул дверь и прочел бумагу от первого слова до последнего. Несколько подробностей, и в конце требование о возмещении ущерба; Джордж улыбнулся.
Если бы он получил эту бумагу три месяца назад, он отнесся бы к ней по-иному. Три месяца назад он почувствовал бы ярость, что пойман. Первая его мысль была бы: "Я впутался в эту историю, впутался сам. Никогда не думал, что может случиться такое. Черт возьми! Надо кого-то повидать, прекратить все это! Должен быть выход!" У Джорджа было скудное воображение. Мысли его завертелись бы по этому кругу, и он сразу принялся бы действовать. Но то было три месяца назад, а теперь...