Ушастыи? призрак
Шрифт:
— Скажи еще что-нибудь такое же умное, — напористый басок Степана разрубил туман, как лезвие казацкой сабли, на мгновение его круглое недовольное лицо даже вынырнуло из белесого марева — и спряталось снова. — Может быть Мызников еще и горы двигает? И реки может вспять повернуть?
— Реки — не реки, а вот только слышал я, что еще при царе Александре третьем, царствие ему... то есть, чтоб ему черти на сковородку сала кинуть забыли... В общем, меня тогда еще не было, а дед рассказывал, что Мызниковы чем-то губернатору не угодили. А,
— И что? — Спросил Степан, потому что парень замолчал.
— А несколько дней вот так же кружили-кружили по дорогам, пройти не могли. А потом поставили во главе отряда старца Антония с чудотворной иконой Богородицы, да с молитвой и прошли. Вот только, — Алексей нервно хихикнул, — про то, как они назад вертались, никто не слышал.
— Мастера вы тут брехать, любому кобелю впору поучиться, — фыркнул Степан, но как-то так неуверенно.
Петр понял, что еще немного, и в его отряде случится первое дезертирство.
— С молитвой, говоришь? — переспросил он, — добро же... Можно и с молитвой.
Он тихонько прокашлялся, пробуя голос. И — запел. Не в лад, но с чувством:
"Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Нам не нужно златого кумира,
Ненавистен нам царский чертог..."
ГЛАВА 1
Небольшой и темный двор-колодец содрогнулся от грохота. Я проснулась, словно подбросили. Да и спала некрепко. Отвыкла от этой кровати, узкой, двухъярусной. Мое место всегда было наверху, нижнее занимала сестра... давно, когда мы еще жили здесь постоянно.
Как раз Сонину свадьбу сегодня и гуляли. В сиреневом зале "Амадеуса". А потом решили не возвращаться в дом.
Я поддернула занавеску и выглянула сквозь окно. А там, в глубине, плясало зарево, и как бы не на месте...
— Что творишь! А ну, убралась от окна! — в комнате появился отец — невысокий, круглый, как колобок, в наброшенном халате, пижам он не признавал, — Чему тебя Антон учил?
— Извини, — пискнула я и немедленно подчинилась. Отцу не перечили. Как это получалось — неизвестно, Павел Понашевский ничем не напоминал Князя Тьмы. Ни копыт, ни рогов... если верить маме, а оснований сомневаться не было.
...Вспомнишь солнышко, вот и лучик! Мама толкнула дверь и послушно остановилась на пороге, она весь протокол безопасности вызубрила уже после первого покушения и не отступала от него ни на волос.
— Это наша машина? — спросила она, изо всех сил стараясь держаться спокойно. — Паша, это наша машина, да? Ее взорвали?
— Понятия не имею, — пожал плечами отец. Если он и был взволнован или расстроен, то ничем этого не показал. Голос был ровным, лицо привычным, спокойным. — Может быть обычная гопота подожгла. Веселились, недоделки.
— А если нет? — Нажала голосом мама.
— А на "нет" и суда нет. Зато есть господин
— Личная? — мама хмыкнула. Успокаивалась она мгновенно, как и вспыхивала.
— Я плачу ему столько, что все мои сложности он принимает как свои собственные. Антон справится.
— Ты не понимаешь, — мама покачала головой, — если метили в тебя, значит, кто-то знал, что мы сегодня ночуем здесь. Значит враг в ближнем круге.
— Не фантазируй, а. Ну, кто это может быть? Бабка Катерина — агент МИ-6?
— Тогда откуда... Никто не знал, что мы не поедем домой!
— Не считай всех глупее себя. Этот шаг вычислялся элементарно. Я отпустил водителя. Я терпеть не могу ездить в городе, меня бесят пробки на выезде, это знают все, кому интересно. У нас есть квартира твоей мамы, буквально, в двух шагах. Простая логика.
— Да, только для этого кто-то должен был знать, что ты отпустил водителя. Он был на свадьбе!
— Полгорода было на свадьбе, половину я первый раз видел.
Мама неожиданно привалилась к косяку и мелко затряслась.
— Господи, опять! Опять это... Я думала, все кончилось, а оно опять...
Отец... хмыкнул. Ухмыльнулся.
— "Ведь не было же никогда! И вдруг — опять!" Юленька, погоди переживать, в этом дворе не самая респектабельная публика. Вот увидишь, просто какие-нибудь маргиналы развлекаются, День Взятия Бастилии празднуют.
— А он разве сегодня? — Я в который раз поразилась, как быстро мама "выключает" истеричку, вот же талант! — Мне всегда казалось, что он четырнадцатого.
— Милая, у меня в школе по истории всю жизнь был трояк из жалости, — папа пожал плечами, — четырнадцатого — семнадцатого. Ты забыла, а они, думаешь, помнят? Ложись спать, Киру не пугай.
— Ее напугаешь, — мама внимательно посмотрела на меня, нашла то, что ожидала: удивленную, слегка заспанную мордочку, кивнула и вышла.
— Ну? — спросила я.
— Жесть, Кирочка, — папа подошел и положил подбородок на бортик кровати. Его лицо не было образцом мужской красоты: круглое, щекастое, нос картошкой. Прямо: "Мишка, мой плюшевый мишка".
Даже глаза не выбивались из образа: карие, теплые, улыбчивые.
Выдавал его голос, в котором для плюшевого мишки всегда было как-то многовато стали.
— Это те же самые уроды? — беззвучно спросила я. Папа отлично умел читать по губам.
— Не приложу ума, с чего бы им быть другими, — ответил он, почти так же тихо. Ну, может, чуть громче, я по губам не читала. — Антон их в прошлый раз упустил, хоть и потрепал... и я был уверен, что они залижут раны и снова нарисуются.
Во дворе, тем временем собиралась толпа. Народ громко обсуждал происшествие, в приоткрытое окно я слышала уже несколько версий, но все они сводились к одной: "Понашевские зажрались, теперь пусть поголодают, как простой народ".