Ушастыи? призрак
Шрифт:
— Да хотя бы и чудом, — уже увереннее прогудел мужчина, — а ехать нужно. Здесь я тебя, Лизонька, не сохраню.
Девушка, словно враз ослабев, опустилась на коротколапую банкетку.
— Но... ты же не отправишь меня одну, Павел Егорыч, а?
Мужчина вздохнул:
— Куда ж я от тебя, сиротинки. А дом... что — дом. Авось Гайтанка сохранит. А и не сохранит, пожгут, все одно — кровь сохранить важнее. Может и проскочим. Времечко такое, что Авоська веревку держит, а Небоська петлю ладит. Но, может, и обойдется.
Вздрогнув, я сбросила с себя остатки сна. Почти рассвело. Полпятого, меньше? Какой-то певчий дрозд орал под самыми окнами так вдохновенно, словно пробовался в Ла-Скала.
Странный сон. Яркий, подробный. Хотя, может, от старой свечи чего нанюхалась? Догорела почти до конца. Неосторожно было так засыпать, но гасить пламя как-то очень нерационально не хотелось.
Взгляд, который поймал меня на террасе... Он все еще был здесь. Я чувствовала его кожей и от этого было сильно не по себе.
Что ж, разведка прошла вполне успешно, пора до дому?
Я покрутила старинный подсвечник с оплывшей свечой. Весь в зеленой патине, тяжелый, с основательной каменной подставкой и украшенный резными земляничными листиками. Крутейшая вещь, музейная. Эх, забрать бы! Нельзя. Ничего нельзя, иначе могу отсюда и не уйти живой. Случалось такое, и, если верить народным байкам, даже прямо здесь случалось. Так что техника безопасности — наше все!
Я снова запалила остатки свечи — должно хватить и перочинным ножом срезала выбившуюся прядь волос.
Ненавижу этот запах до тошноты, но — надо!
Горящие волосы затрещали, а я, молча извинившись перед дроздом, затянула, не в лад, но вдохновенно:
Vivre
Pour celui qu'on aime
Aimer
Plus que l'amour m^eme
Donner
Sans rien attendre en retour...
Обалдевшее эхо понесло по этажам арию Эсмеральды.
Все! Рвать отсюда, пока пахнет дымом и гуляют по усадьбе отголоски эха.
Успею?
Должна!
ГЛАВА 4
Мама ревела, свернувшись клубком на краю старой тахты, прямо на вытертом, аляповатом покрывале.
— Что случилось? — спросила я. Не ее, маму в таком состоянии трясти бесполезно. Хозяйку. Какую-то дальнюю родственницу папы, что-то вроде сестры мужа кузины... Словом, нашему плетню троюродный забор.
— В местных "Новостях" передали: в доме вашем пожар, а Паша в больнице. Состояние стабильно тяжелое.
Я покачала головой:
— В армии бы вам, тетя Оксана, цены не было. Докладываете хорошо: сжато и по существу. Давно она так? — Я мотнула головой в мамину сторону.
— С тех пор, как я ей мобильник не дала, — пожилая женщина осуждающе покосилась на вздрагивающую маму, но все же укрыла ее мягким коричневым пледом. Рыдания стали глуше и как будто реже.
— Потерпите, — попросила я. — Это пройдет. Как только выяснится, что с папой.
— Что с ней такое?
— Да, в общем, ничего фатального. Просто острая реакция на стресс. И воображение слишком живое, а терпения ни на копейку. Не выносит неизвестности, сразу начинает всякие ужасы выдумывать.
— Вот оно что! Тебе не передалось? — Спросила тетя Оксана. Словно речь шла о какой-то наследной болезни. Я невольно улыбнулась:
— Нет, у меня истерик не бывает. Я в папу удалась. Давай-ка ей лекарство дадим, да займемся делами.
— Может, лучше самогонки? — с сомнением протянула хозяйка.
— Самогонки обязательно. Только не ей.
Через пятнадцать минут, закончив с неотложными делами мы уселись на кухне и, действительно, дернули по пятьдесят граммов "для снятия стресса", которого ни у одной из нас не было.
— Не сердитесь, тетя Оксана. Мама просто папу очень любит.
— Себя она любит, — буркнула хозяйка, — больше всех.
— Не без этого, — согласилась я, — ну так и хорошо же. Себя любить. Все психологи говорят, что это правильно.
— Психологи и не то скажут, только заплати, — фыркнула хозяйка, прибирая корочкой ржаного хлеб остатки омлета с тарелки, — а я думаю так: Юле, наконец, взрослеть пора. Я вот сколько смотрю на нее — умная женщина и вроде не стерва, а как ребенок маленький.
— Ну не сейчас же ей взрослеть? — удивилась и возмутилась я.
— А когда? — резонно заметила тетка Оксана, — сорок один год отличный возраст, чтобы стать, наконец, взрослым, самостоятельным человеком.
Хозяйка говорила правильные вещи. Вот только я была с ней не согласна. Люди никогда не были равными и чужую ношу никому из нас не поднять. А маму... нужно не воспитывать, а беречь.
— Пойду, — сообщила я, сложив посуду в раковину, — до горы.
— Мобильник-то возьми.
— Есть.
Он, действительно, был. Резервный кнопочный аппарат, купленный за шестьсот рублей, с симкой, зареганой на бомжа. Раз в три месяца я сама кидала на него сотку. Только наличными, только с банкомата, никаких переводов. Интересно, сколько там этих соток? Хотя — нет, вру. Сейчас меня интересовал только один человек. Который купил мне этот мобильник и отдал, втихоря от папы.
Вот он и пригодился.
Он ответил сразу, он ждал этого звонка.
— Как вы? Как Юля?
— Плакала, — отчиталась я, — сейчас спит. Что произошло, Антон?