Условия жизни
Шрифт:
— Забыл, ты же нас уже женил, — подбиравшая с земли выпавший у нее из подола майки блок сигарет Ребека, теперь старалась поспеть за ушедшей далеко вперед процессией.
— Ну, и три месяца прожили нормально, — шаман на развилке выбрал левую тропу, по которой и пошел дальше.
— А потом он от меня сбежал, — в голосе догнавшей Джека Ребеки слышалась обида. — Бросил подлец! — и она заревела.
— Ну что с этими бабами прикажешь делать? — шаман хлопнул себя рукой по бедру. — Не мозги, а одно сплошное мокрое место. И вот так всегда, хорошие идеи на корню губят.
Но толстуха только пуще разревелась.
— Я ему все сердце свое раскрыла, а он…! — из глаз толстухи уже лились целые ручьи слез.
Расстроенность Ребекиных чувств не для всех было «наказанием», для Костика завывания толстухи напротив явились ориентиром, в каком направлении двигаться.
— Ага, значит мне сюда, — шедший до того без разбору по лесу Медведев, повернул в нужную сторону. — Темно, сыровато здесь, — приподнимая свисающую с пальмы лиану, заметил Костик. А воспоминания незамедлительно перенесли его в далекую Россию, под Камнегорск.
Вот Костик идет по сосновому бору с лукошком в руке, разыскивая среди опавшей хвои боровики и подосиновики. Найдя очередной гриб, он присаживается перед ним на корточки, раскладывает перочинный нож и срезает шляпку. Ножку гриба Костик не берет — шляпок в лукошке поместится намного больше, чем целых грибов. Над головой вьются назойливо жужжащие комары, Медведев отгоняет их прутиком березы. Но наиболее злой и проворный больно кусает Костика в щеку. Медведев прихлопывает его рукой. Оказывается это не комар, а муха и кругом не сосны, а лианы, пальмы да «мутанты» папоротники с трехэтажное здание вышиной. Он снова целиком и полностью на острове. На укушенной щеке Костика начинает надуваться волдырь.
— Вот зараза, он еще и чешется, — Медведев начинает, скрести пораженное место ногтями.
Распрощавшаяся с Хорхе Сесиль, стоя на причале, машет рукой вслед удаляющейся шхуне.
— В следующий раз, не забудь привезти бусы! — кричит она де Сильве.
— Будут тебе побрякушки, — обещает Хорхе.
Кажется, что за те пол часа, что Сесиль общалась с де Сильвой, она вытянула из охранника все соки. Хорхе в штанах с расстегнутой ширинкой сидит на перевернутом ящике и ни как не может сосредоточиться. На лбу выступила испарина, а на груди возле соска красуется след от засоса.
— Опять они у нас сигареты стырили, — капитан заглядывает под брезент, — и консервов не хватает.
— Да ну эту жрачку к лешему, надо было тебе тоже Сесиль трахнуть. — Хорхе «ломает» сидеть и он ложится на ящик, подперев голову рукой. — Если бы не она, я сюда в жизни не приплыл.
— Она же грязная и спит со всем, чем попало, — подтыкая брезент под ящик, Капитан брезгливо морщит лицо.
— Для этого и придумали презервативы, — де Сильва тяжело хлопает ресницами, он близок к тому, что бы заснуть.
— Трахаться с резинкой не по мне, ни какого кайфа, — капитан продолжает по-хозяйски прибираться на палубе.
— Вот ты каждые пол года и лечишься, — Хорхе широко зевает, чуть ли не до вывиха челюсти. — Когда доплывем,
Процессия во главе с шаманом вышла на поляну. По ее периметру были разбросаны одноэтажные тростниковые хижины, разных размеров и разной степени ухоженности. В центре поляны располагался очаг с потухшими углями, тут же по соседству четыре бревна для трапезы и посиделок строго ориентированные по сторонам света и стоящий на возвышении насыпного холма деревянный идол божества метра три высотой, обращенный потемневшим ликом на закат.
Всю еду с керосином и сигаретами сложили возле тотема.
Обходя, идол по кругу, Костик всматривался его резные формы. Голову божества венчала корона из перьев, нос походил больше на клюв, а на спине располагались сложенные крылья, в руках он держал трезубец и молнию, ногами же подпирал земной шар. Произведение искусства впечатлило Медведева настолько, что он вместо ехидного замечания на подобие — «Какая это дребедень!», молча поклонился статуе.
— Это наш покровитель Тусегальпо, человек птица. Когда-нибудь он обязательно вернется, — шаман дотронулся лбом до сандалий божества.
— И тогда наступит неминуемый конец света? — Костик сел на бревно возле потухшего очага.
— Нет, на смену седьмой, придет восьмая эпоха, — шаман поочередно поднимал с земли, добытые на шхуне товары, и показывал их Тусегальпо, — и круговорот судьбы начнется заново. Сегодня в вашу честь мы устроим праздник, — шаман снял с груди амулет и, поцеловав его, повесил на изгиб молнии божества.
— Мы же хотели помянуть Флоби и Чангу, — Ребека подкладывала в очаг, принесенную ею из леса сухую траву.
— Ай, голова моя старая, дырявая — совсем забыл! Придется совмещать оба ритуала, — шаман передал толстухе, освещенный взглядом Тусегальпы коробок спичек.
— А человек птица не обидится? — Ребека поверх травы положила древесной коры и тонких веток.
— Сейчас я у него спрошу, — и одев снова на шею амулет, шаман приплясывая, стал нашептывать заклинания. После чего приложил ухо к деревянной копии земного шара. — Тусегальпо дает добро, — наконец он услышал то, что хотел от человека птицы. — Но на закате солнца надо принести ему жертву.
С интервалом в минуту из зарослей вышли «намутузившиеся» Марсель и Гвинет. У Марселя были ободраны колени и локти, а у Гвинет на лбу красовалась ссадина, которую она тщательно старалась прикрыть волосами.
— Я вами завтра займусь! — шаман погрозил пальцем обоим.
Костику с Джеком предоставили широкий выбор жилья — четыре хижины. Одна другой хлеще. В первой хижине отсутствовала задняя стенка, так что лесные обитатели могли навестить или даже полакомиться хозяином в любое удобное для них время. Во втором строении со стенами было все в порядке, а вот крыша, как заметил Марсель: «Улетела в последний ураган словно птица». В третьей хибаре отсутствовали окна, да и дверью назвать тот лаз, что вел в нее, язык не поворачивался.