Услышать сердце
Шрифт:
– Слуушай… Тут, в общем, есть один заказец… Если ты сейчас не занят, конечно… Заказец, пони-машь, интереесный, но, сука, сложный. Одним словом, нужно расписать стену в актовом зале церковноприходской школы.
Тут Саня не выдержал и сам захохотал, но вполне искренне. Хохотал и Крутицкий, и на этот раз уж без притворства.
– Ну, экзотика, конечно… – сказал Саня, все еще смеясь. – А чем она, собственно, сложная? Ну, я в том смысле, что я ж художник, могу что хочешь нарисовать. Или они там прямо иконы по всем канонам писать собрались? Так вынужден их разочаровать, такой заказ они просто не потянут. Нет, я понимаю, что попы ребята не бедные, но никто таких бабок какой-то там вонючей школе не даст. Не тот уровень.
– Да нее, – отмахнулся Крутицкий. – Никаких фресок там, конечно, писать не надо, но стена там большая, а главное… Главное – не стена, а сам заказчик.
– То есть поп, –
– Да, – признался Крутицкий и тоже мотнул головой, отчего даже отклеилась и упала ему на лоб прядь залаченных волос. Поправив прическу, он продолжал: – Понимаешь, он уж больно переборчив. Забраковал уже троих. Нечестивые в сердцах своих! О как! – Крутицкий поднял вверх палец.
«Вот ведь оно как обернулось, – с усмешкой подумал Саня. – Оказалось, что это не ты мне, а я тебе нужен. Ха! Смешно… Крепко, видать, тебя этот поп за яйца взял. Или денег много обещал за поиск исполнителя. Хотя… Это как раз вряд ли. Слишком много расходов. А попы, как известно, народ жадный. Как же ты с ним подвязан, тварь? Эх, узнать бы. Много бы отдал за это. Уж больно интересно. Ну давай-давай… Умасливай меня теперь, гнида. Сука, хуйнуть бы тебя разок об стойку твоим сытым ебальничком. Мразота, блядь!»
– Ты вот что… – продолжал Крутицкий. – В джинсах туда не ходи. Найди что-то поприличнее. Ну и это… Помнишь, у тебя такая кофта есть… Типа как рубище. Блаженны нищие духом, ха-ха-ха… Ооой, не могу. Ну так вот, надень хоть ее. И крест, крест обязательно! – Он опять поднял палец вверх.
– Ладно, соображу что-нибудь. Ехать-то куда?
– В Хотьково, под Сергиев Посад.
– Нормально. Моя ветка как раз. По прямой остановок семь, что ли. Ну а когда?
– Слууушай… – Крутицкий почесал подбородок. – Давай через два-три дня. Раньше не надо. Просто приезжай днем, часиков в двенадцать. Ну, подождать придется, может быть. У них там занятия же. Кружки и секции, как говорится.
– Метание кадила? – криво усмехнулся Саня.
– Да-да. Что-то типа того. Ну и давай там, держись поскромнее, очи долу, так и так, раб божий прибыл для исполнения великой миссии…
– Ладно, соображу как-нибудь. Денег сколько? – спросил Саня напрямую, окончательно осмелев.
– А вот про деньги сам с ним будешь толковать, я не в курсе. Он какую-то лажу гонит, что, типа, дело божье, тоси-боси…
– Эээ… нет. В пизду! – Саня выставил вперед ладонь. – За такую работу я, во-первых, попрошу предоплату, ну, хотя бы чтоб краски купить. И ценник будет нешуточный, пусть на халяву даже не рассчитывает. А во-вторых…
Крутицкий наклонил голову набок и скривился:
– Да нормально все будет, не гони. Есть там бабло. Ты, главное, кастинг пройди.
– Ну, что ж… – Саня красноречиво показал на пустую рюмку. – Тогда за успех!
– Уважаемый! По-вто-ри-те нам, сильвупле.
Это был тот самый вечер, остаток которого Саня не запомнил. Крутицкий куда-то растворился, потом был танцпол, где Саня лапал какую-то готического вида девчонку, еще с кем-то пил из горла вино, кто-то кричал «Да здравствует Пол Пот!», подставив раскрасневшуюся рожу под мелькание стробоскопа, кого-то в итоге вывели проветриться, и утро Саня встретил на своем топчане, в порванной футболке и в джинсах. Остальные два дня он много пил, предвкушая скорый аванс, напившись, трахал Машу, но как и в каких позах – толком вспомнить не мог. Иногда не дотрахивал и засыпал, не кончив. А сегодня нужно было ехать устраиваться на работу…
Он доковылял до ванной, открыл обшарпанную дверь, тоскливо посмотрел на газовую колонку и понял, что, если ждать, пока нагреется вода, приедет он на место только к середине дня или ближе к вечеру. В голове стучалось привычное похмелье, голова болела ровно, но боль не была нестерпимой. Хуже было, что лечебную бутылку пива ему сегодня выпить не удастся. По крайней мере, до того, как он пройдет или провалит собеседование. У Маши где-то были таблетки, но будить ее сейчас и требовать их – дело бесполезное, только время потратит. Поэтому Саня кое-как почистил зубы, даже не включив в ванной свет, с ненавистью сплюнул в раковину, прополоскал рот холодной водой с железистой вонью и пошел обыскивать холодильник. На полку Сереги он не заглядывал. Там аккуратно по контейнерам была разложена его еда. «Спортсмен, сука, дебил, – подумал Саня. – Ну чисто ебнутый же, ну наглухо отбитый…» В дверце обнаружилась колбаса, а на столе, среди крошек, сигаретного пепла, немытых чашек с остатками кофе и колбасных очисток, лежал тронутый плесенью батон. Саня отломил горбушку, брезгливо осмотрел ее, счистил ногтями зеленое пятнышко и зажевал вместе с колбасой. Ножа он не нашел, кусал прямо от колбасного батона. Чистой чашки тоже не нашлось, поэтому
Саня подошёл к шифоньеру, открыл скрипучую дверцу и стал рыться в куче своей одежды. «Рубище» обнаружилось под грудой прочих кофт, свитеров, футболок и толстовок. Штаны он выбрал льняные, нейтрального бежевого цвета. Креста у него не было, но этот вопрос он уже продумал – купит на привокзальной площади в ларьке прессы, там чего только не бывает. Закончив со сборами, Саня подхватил свой тощий рюкзак из обрезков кожзама, проверил деньги в бумажнике, налил на кухне в пластиковую бутылку воды из чайника и вышел из дома. Как только он оказался за порогом, день брызнул ему в глаза ярким светом, и Саня пожалел, что не взял темные очки. В доме было постоянно темновато, даже если за окном было яркое солнце, как сейчас. Вечером, когда зажигалки электричество, полумрак тоже не рассеивался. Даже если все лампы горели исправно. Даже несмотря на то, что потолки были невысокие. Дом как будто сам собой поглощал свет. Углы были вечно тёмными. Пятно света кое-как выхватывало середину комнаты или кухни, но все остальное тонуло в пыльном мраке.
Эту квартиру Саня снял случайно, познакомившись с хозяином в электричке из Москвы. Саня был тогда прилично пьян, ехал с дня рождения знакомого художника, которого презирал и считал даже хуже чем бездарностью – посредственностью. Старичок сидел напротив с совершенно прямой спиной, шамкал что-то про себя, как будто вёл разговор с кем-то видимым только ему. Когда поезд останавливался, становилось слышно, как старичок повторяет одну и ту же присказку: «Вот так… так… Вот так… так…» При этом старичок светло и глупо улыбался, глядя в пространство. Саня поглядывал на него с пьяным глумливым превосходством, пил из горла пиво в полуторалитровой бутылке и периодически отрыгивал.
– Где живешь-то? – обратился к нему старичок.
– Чёёё? – прищурил пьяные глаза Саня.
– Да квартиру сдать хочу… Не дорого. Всего десь тыш.
– Аа… Ну сдавай, – ответил Саня равнодушно и сделал ещё глоток пива.
– Так я может тебе сдам.
– У меня есть.
– Где?
– Ну, в Софрино. Слышь, старый, чё те надо? Тебя ебет вообще, где я, что я?
– Так у меня всяко дешевле будет. И до Москвы ближе, – продолжал старичок как ни в чем не бывало, будто они уже давно обсуждали вопрос съёма жилья.
– Слышь, чудик! Ты с чего взял, что мне квартира нужна?
– Ну, не нужна – так и не надо, – отвечал старичок, светло улыбаясь. – А то вон следующая как раз Пушкино. Вышел бы со мной, поглядел бы. А нет, так и что ж… Десь тыш… всего ничего. Всего ничего. Вот так… так… Так и идёт… Так и идёт…
Собеседник был явно с приветом. Но Саня, вместо того чтобы отмахнуться, вдруг задумался, а не выйти ли действительно со старичком на следующей. К тому же ему давно хотелось помочиться, и до Софрино он боялся не доехать. Справлять нужду между вагонами было неудобно, да и на патруль можно было нарваться, бывают такие совпадения. Поэтому он принял странное предложение незнакомого старичка сойти в Пушкино и пойти смотреть квартиру в первом часу ночи. Они вышли на платформу. Майский вечер после дождя окунул Саню в прохладную сырость. Он поежился и накинул капюшон балахона, сунул руки в карманы, а бутылку взял под мышку и, чуть ссутулившись, проследовал за старичком вниз по лесенке с выбитой бетонной крошкой ступеней. Сойдя с лесенки, он свернул с асфальтированной дорожки и отлил в заросли крапивы. Старичок терпеливо ждал, стоял в белом свете станционного фонаря, смотрел куда-то в темноту, улыбаясь все той же бессмысленной светлой улыбкой. Они прошли мимо автобусного круга, свернули в какой-то проулок, где с одной стороны были задворки торговых рядов с разбитыми паллетами, пустыми бутылками, остатками размокшей картонной тары и прочим мусором, а с другой – забор с колючей проволокой поверх него. Старичок шёл, уверенно ступая в грязь толстыми подошвами своих ботинок, нимало не смущаясь тем, что его плотные брюки в ёлочку становились все грязнее. Пиджак на нем был от другого костюма, чёрный, с засаленными рукавами, а рубашка тёплая, байковая, в красную клетку. На плече у старичка был коричневый ученический ранец с надписью «Спорт». Он шёл впереди знакомой дорогой, не оглядываясь на Саню, временами что-то бормотал, иногда запрокидывал голову в небо, помахивал свободной рукой и, наверное, не переставал улыбаться своей идиотской улыбкой. Они несколько раз сворачивали, вышли уже на окраину посёлка, и Саня было подумал, что дело может окончиться ночёвкой на улице. С какой радости он вообще поперся с этим полоумным дедом смотреть какую-то квартиру? Сейчас окажется, что никакой квартиры нет, на электричку он не успеет – и что? На автовокзале спать на скамейке?