Услышать тебя...
Шрифт:
— Сетями?
— Вы гляньте на сетку-то, — женщина веслом приподняла край старой дырявой сети. — Она и даром никому не нужна.
«Вот попал в переплет! — размышлял Сергей. — Действительно, сетка доброго слова не стоит. Но если я ее отпущу, то всей округе станет известно, что новый инспектор — мямля, чего доброго прямо на глазах начнут забрасывать под моими окнами сети...»
Вот так, наверное, и милиционер, глядя на пешехода, нарушившего правила уличного движения, раздумывает: оштрафовать его или отпустить? ..
— Сколько метров
— Я не меряла... Сетка-то от покойного тятеньки осталась. Я думаю, метров двадцать—тридцать.
На душе стало полегче: до двадцати пяти метров на этом водоеме разрешается ставить сеть при условии, что ячея крупная.
— И много вас тут промышляют... дедовскими сетями?—-спросил Сергей.
— В нашей деревне мало рыбаков, — охотно сказала женщина. — И потом наши, если кто и ловит, так для своего стола. Этих... браконьеров тут нету. Приезжие больше балуют... Ну, что, на машинах приезжают. У них и сети, и переметы... Эти пудами ворочают. А нашим рыбы много ни к чему. Не давиться же ею!
Женщина сбоку взглянула на него, улыбнулась. Вообще она улыбалась охотно, и улыбка у нее была приятная. Губы сочные, свежие, лоб и щеки загорелые. Тот самый тип здоровой, сильной женщины, которая всю жизнь прожила в деревне. Чувствовалось, что ей хочется поговорить и, конечно, совсем не о сетях и рыбе.
— А вы что ж, так бобылем и живете? — осмелилась она задать, видно, мучавший ее вопрос.
Вот она, сельская идиллия! Он еще никого и в глаза не видел, а про него уже все известно...
— Вот что, уважаемая... — сказал Сергей.
— Меня зовут Лизой, — вставила женщина. — Я с хутора. Наша изба крайняя от бора. Я там с матерью и дочкой живу. Прямо под окном береза со скворечником. Ежели вам молока надо, яичек или постирать что, так вы забегайте... Громов, ну, что до вас тут был инспектором, он завсегда бывал у нас.
— Я вас прошу, Лиза, — сказал Сергей, — обходитесь как-нибудь без сетки.
— Да что вы все про сетку! Добро бы справная была. .. Коли она вам глаза мозолит, я ее выброшу...
— А впрочем, как хотите, — сказал Сергей, подумав про себя, что никакой из него, к черту, инспектор не получится.
Когда он отвернулся к мотору, собираясь отчаливать, женщина рассмеялась и сказала:
— Чего это вы такой сердитый? Если из-за сетки, ей-богу, на чердак заброшу...
Сергей дернул за шнур, и мотор, на его счастье, завелся с первого оборота. «Казанка» рванулась вперед. Сергей, не ожидавший такой лихости, вывернул румпель и прошел совсем близко от деревянной лодки. Женщина что-то говорила, Сергей видел ее темные глаза, сверкающие зубы, но ничего не слышал. Оглянувшись, увидел,; как высокая волна, поднятая «Казанкой», колыхнула вверх-вниз деревянную лодку. Вырвавшийся из-за облаков луч ярко блеснул в глаза, заставив зажмуриться.
Он направил лодку к берегу. В ушах все еще звучал мягкий грудной смех Лизы — его ближайшей соседки с хутора.
13
Второй день гостил у Сергея Николай Бутрехин. Он прикатил на мотоцикле в воскресенье ночью, сразу после спектакля. Сергей проснулся от оглушительного
В темных сенях Николай облапил его и загремел:
— И не боишься ты тут один жить? А если разбойники нападут? Или эти, как их... браконьеры?, Дом спалят вместе с тобой, и не проснешься.., Стучу, стучу, а он как труп!
В эту ночь они так и не заснули. Приезд друга обрадовал Сергея. Не виделись они месяца два. Николай мотался с творческой бригадой по области. Выступали в колхозных клубах, домах культуры. В общем, Николай Бутрехин стал настоящим артистом и теперь играл на сцене не только дремучих стариков, а и характерных героев. Впрочем, о себе много рассказывать он не любил, но было ясно, что дела его идут неплохо и работой он доволен.
Николай рассказал, что в Опочке его поселили в номере со следователем, который занимался расследовавнием этого самого дела об изнасиловании. Дело-то пришлось закрыть, так как не нашли преступников. Да и эту девушку, на которую было совершено нападение, тоже не смогли разыскать.
Все это Сергей и сам знал. Следователь, молодой энергичный парень, несколько раз приходил в больницу, но что ему мог сообщить Сергей? Была ночь, и он дажея лиц как следует не рассмотрел. Если бы и встретил девчонку на улице, ни за что бы не узнал. Следователь сказал, что никто в милицию не обращался. И единственная вещественная улика — новые лакированные лодочки — до сих пор находится у него. То, что девчонка не заявила в милицию, в общем-то, понятно: испуг, боязнь огласки. Вполне возможно, что она и родителям ничего не рассказала. Вот из-за таких дурочек и гуляют опасные преступники на свободе.
В первые дни, выйдя из больницы, Сергей внимательно вглядывался в лица прохожих. Ему казалось, что он непременно узнает кого-нибудь из этой шайки или хотя бы девчонку, из-за которой чуть было не отправился на тот свет. Потом эта уверенность прошла, и Сергей понемногу вообще стал забывать об этой кошмарной ночи. Правда, ножевая рана в правом боку иногда напоминала об этом. А потом и рана затянулась и перестала ныть, хотя врач и предупредил, что эта отметина останется на всю жизнь.
— Ясноглазая Лена навещает? — спросил Николай.
Он лежал на жестких нарах, накрывшись серым одеялом, а Сергей — на раскладушке.
Уже занимался рассвет, и на потолке вспыхивал и гас отблеск далекой зарницы. За окошком в молочном тумане стояли сосны. Какая-то ночная птица несколько раз облетела дом — был слышен легкий свист больших крыльев — и опустилась на крышу. Поскребла когтями дранку, гортанно крикнула и улетела.
Два раза Сергей ездил в ближайшее почтовое отделение и звонил Лене. Ему сказали, что она еще не вернулась из командировки... Мысли с Лены перескочили на Лилю. Вспомнилась далекая картина: он и Лиля на кухне. Жарко натоплено, клубы мокрого пара, эмалированная ванна на табуретке, а в ванне сын Юра. Сергей бережно поддерживает мягкую теплую головку, а Лиля, плавно двигая обнаженными полными руками, намыливает порозовевшее тело сына зеленой резиновой мочалкой...