Усобица триумвирата
Шрифт:
– Но почему именно ты? – не иссякали вопросы Киликии.
– Я сам вызвался. Пойми, я не могу никому доверить такое дело, в Ростове с ним Вышата – я хорошо его знаю… Одним словом, Лика, так надо.
Помолчав, усердно во время этой паузы заталкивая в себя возмущение и уговоры остаться, княгиня задала последний вопрос:
– И надолго это?
– Путь не близкий, пока туда-обратно обернусь, уже следующий месяц будет.
Святослав не стал делиться всеми планами, что из Ростова хотел наведаться и в Новгород, поболтать с Остромиром, а это продлит его отсутствие ещё на россыпь дней. Скажи он это жене – она взъярится и рассердится, что он оставляет её на несколько недель одну. Он и сам не любил покидать её, но что же делать?
– Папка, пошли-и-и! – потянул его за рукав Глеб. Князь кивнув, отходя от супруги.
– Потом ещё поговорим, хорошо? – бросил он и вышел с сыновьями. Киликия опустилась
Вскоре начались последние приготовления. Жениха и невесту увели в разные бани, тщательно их там вымыли, поднесли свежую одежду. Прочитали над ними молитвы. Игоря после братья забрали в повалушу, где началось последнее холостяцкое бражничанье. Адель же, крещённую Еленой, возвратили в её спальню. Замужние давали ей советы и наущали слушаться всегда мужа, молодые девицы, причесав длинные светлые волосы до блеска, заплели ей косу и хихикали над тем, что слышали. Им тоже когда-нибудь предстояло пройти подобное. Монахини из Ирининского монастыря своим приходом вернули серьёзность и вновь взялись читать молитвы. Пришёл священник принять исповедь и причастить. Все вышли и вернулись только когда вышел он. Стали причитать и оплакивать девичество невесты. По старой традиции, она умирала для своей семьи и рождалась заново в семье мужа, начиная принадлежать тому безраздельно, из-за этого и лили слёзы, прощаясь с нею, прежней. Потом Елену уложили спать и, погасив весь свет, кроме лампады перед иконой, висевшей в углу, покинули светлицу.
Киликия не могла уснуть. Представляя, как окажется без Святослава на какое-то время, она уже тосковала и хотела обнимать его, но он, как и другие Ярославичи и их ближние мужи, пил мёды, слушал гусляров и дудочников, плясал и веселился. Конечно же, он должен расслабиться сегодня, когда собрались свои, ведь завтра, на пиру, будут уже и официальные заграничные и заморские гости, женщины. Им нельзя будет себя вести, как угодно. Только бы сил у них на завтра осталось! Княгиня подумала о Елене. Вот кому в этот час труднее и беспокойнее всех! Вряд ли девушка быстро задремала, скорее всего, точно так же лежала без сна, уставившись в замерший полумрак и считая минуты до рассвета; она не знала, чего ждать и будущее могло пугать её. А как чувствовала себя она, Киликия, девять лет назад, перед тем как стать женою Святослава? Да, она тоже не сомкнула глаз почти до самого утра, ворочалась в кровати. Но не боялась, нет. Она торопила солнце подняться, птиц запеть и возвестить о пришедшем дне, торопила служанок прийти и начать наряжать её. Она не испугалась и когда они вошли в первую ночь в спальню и остались одни. Не испугалась первого прикосновения Святослава. Он волновался – она это чувствовала – но не показывал волнения. Чтобы сделать незаметной неуверенность, Святослав дал волю страсти и напору. Он налетел на ставшую его женой девушку вихрем, завоевателем, львом. Поцеловал без слов, взял на руки и уложил, сорвал с неё все покровы, дорвавшись до того, что поработило его разум и чувства на берегу – её голого тела.
Киликия перевернулась на бок и посмотрела на пустующую подушку. Что ж, теперь Святослав не дикий варяг, чужаком гуляющий по Царьграду и дивящийся величественными храмами, дворцами, Ипподромом, дурманящими садами, бирюзовыми набережными. Теперь он второй в государстве руссов человек, князь. И она, его княгиня, должна ждать и всё понимать.
Святослав вернулся незадолго до того, как небо начало светлеть. Тяжело рухнув на кровать, стянул с себя обувку, с усилием стал раздеваться. Проснувшаяся Киликия приподнялась и помогла ему выбраться из рубахи. Благодарно кивнув ей, он забрался под одеяло, пахнущий винными парами, мясом и луком.
– Прости, засиделись, - пробормотал он, засыпая на ходу. Женщина провела пальцами по его густым волосам, поцеловала в них и, покачивая головой с материнским умилением, будто глядя на игры сыновей, умиротворённо улеглась спать.
Торжественная процессия выступила из дворца к Святой Софии, перед которой, с западной стороны, у входа, на площади уже собралась толпа. Самые именитые бояре с семьями заняли места внутри собора, стены которого снаружи осветились розовой зарёй, а изнутри были искусно расписаны фресками. В центральном нефе изображение Ярослава Мудрого с макетом собора в руках, и всей его семьи, заявляло о том, чьими благими намерениями и усилиями было возведено здание. Вечное напоминание не только об основателе собора, но и о том, кто правит Киевом и Русью. Сыновья и дочери Ярослава были написаны ещё детьми, все они как бы двигались к фигуре Христа, стремились к ней. Были здесь и лики Владимира Крестителя и бабки его, Ольги, и константинопольские императоры. Стены трансептов украшали апостолы, мрачные пророки,
Княжеская семья поднялась на хоры над центральным нефом. Мужчины и мальчики расположились по центру, женщины – сбоку. Анастасия и Киликия, приехавшие из Константинополя, до сих пор по привычке называли отводимые им хоры матронеем. Так звались предназначавшиеся специально для женщин галереи византийских храмов. Внизу, у дверей, остался лишь Игорь со своими дружками.
Приблизилась невеста в красном аксамите и с белым покровом на челе. Она привлекала взоры всех, и на улице, направляясь к Святой Софии, и в соборе, откуда тянули поглазеть. С нею шло несколько девушек, приехавших также из Лувена ещё весной. На пиршество из её родственников никто не прибыл; правивший Лувеном дядька её покойного отца, граф Ламберт, ввязался в противостояние с императором Генрихом, и теперь, заодно с Готфридом Бородатым и Бодуэном Фландрским, был крайне занят схватками и стычками то за какую-нибудь крепость, то за город, то за кусок земли. Но Елена была безучастна к политике, тем более таких далёких теперь мест. Её судьба и будущее здесь, на Руси, во владениях её мужа. Она шла и смотрела на Игоря сквозь полупрозрачный покров. Молодой, статный князь с обворожительной улыбкой и озорными голубыми глазами. Страх, сковывавший её, когда она ехала в неизвестный и пугающий Киев, немного прошёл. Священнослужитель дождался, когда поравняются будущие супруги и повёл их к аналою, сопровождая путь каждением и благоуханием фимиама. Под прославление Господа они достигли расстеленного белоснежного плата на полу и встали на него.
– Во имя Отца, и Сына, и Святаго духа, - закрестил вступающих в брак священник.
– Миром Господу помолимся… - затянул один из церковных голосов.
– Имаши ли, Игорь, произволение благое и непринужденное, и крепкую мысль, пояти себе в жену сию Елену, юже зде пред тобою видиши? – задал вопрос епископ.
– Имам, честный отче, - ответил с волнением, но твёрдостью князь заученную формулу. На нём, самом юном Ярославиче, следов ночных прощаний с холостяцкой жизнью заметно не было, в отличие от старших, почесывающих незаметно гудящие головы на хорах.
Вопросы задавались жениху и повторялись невесте. На всё они отвечали, как то было положено, после чего началось венчание. Епископ взялся за долгий текст Божественной Литургии, положенный по церковному чину, огласив собор:
– Благословенно Царство Отца, и Сына…
Киликия почувствовала на себе чей-то взгляд и перевела свой с Игоря и Елены. Среди людей, незаметно, внизу стоял Всеслав. Язычник! В храме! Княгиня едва удержалась, чтобы не распахнуть глаза во всю ширь. Он дерзнул прийти сюда? Но не пустить его было бы некрасиво, всё-таки, свадьба родича. С ним всё было сложно. Ему положено было стоять на хорах, как князю, но не положено было находиться тут вовсе, как безбожнику. Хотя он и уверял, что богу поклоняется, да даже не одному, а целому пантеону. Всеслав улыбнулся ей, склоняя голову. Она отвернулась. Чтобы отвлечь себя как-то, заговорила со стоявшей рядом Гертрудой:
– Надеюсь, брак этот будет счастливым. Мне кажется, что Игорю подходит его невеста.
– Дай-то Бог, Лика. Удачные браки свершаются крайне редко, и на чью долю он выпадет, будет по-настоящему везучим! Впрочем, мужчинам легко найти счастье где-то помимо семьи, если они не нашли его в ней. Что же касается нас, женщин, то нам ничего не остаётся, как смиряться, если везение обошло стороной.
– Это неправильно.
– Так завещано Богом. Кто мы такие, чтобы спорить с ним?
– Неужели ты думаешь, Олисава, что Господу действительно радостно смотреть на женскую горестную участь?
– Он каждому даёт посильный крест, проверяя нашу веру. В конце концов, самая чистая и искренняя любовь – любовь к Христу, к нему все молитвы и чаянья наши. В нём радость и спасение.
Киликия замолчала, едва не закатив глаза. Если бы Изяслав не пренебрегал женой и вёл себя достойно, как муж, рассуждала бы так великая княгиня?
Молодым поднесли венцы. На своём Игорь поцеловал изображение Иисуса Христа, Елена на своём – Девы Марии. Затем пили они из единой чаши, совершали три обхождения аналоя и целовали иконы. Церемония шла размеренно и долго, величественно, как и полагалось княжеской свадьбе. Наконец, таинство закончилось, и народ устремился на выход. Летнее солнце успело нагреть двор, в праздничных нарядах сделалось душно, жарко. Святослав с сыновьями подошёл к Киликии и двинулся с нею к лестнице.