Усобица триумвирата
Шрифт:
Здесь же стоял и священник Святой Софии. Дело посрамления и изнасилования было церковным, потому виру полагалось заплатить в пользу церкви, а потом уже пострадавшим. Сверившись с Правдою (4), записанной при Ярославе, и Уставом, Ефрем огласил размер оплаты за одни деяния и за другие.
– Ну, - кивнул толкущимся у стен хором родичам обиженных девок Изяслав, - укажите, кто именно честь поругал? – Перетаптываясь и почёсывая лбы, мужики безмолвствовали. – Чего молчите? Говорите! Не вас тут наказывать собираемся.
– Да такое дело, великий князь, - выступил один, клоня голову и не смея смотреть в лицо кагану, - темно-то
– Так дочерей своих приведите!
– Сраму убоятся! Да и тоже не совы, в ночи не бачат (5).
– Что ж делать мне с вами? – вздохнул Изяслав и опять воззрился на нарушителей и негодяев. – Осрамление на вашей совести, коли есть она у вас, и, важнее оплаты, искупить свой грех! Кто сам признается, те пусть женятся на обесчещенных девицах, вместо виры.
Всё равно уплата шла не в его казну, и Изяслав проявил себя милостиво и щедро.
В воздух сразу взмыло семь рук. Святослав засмеялся над жадностью наёмников. Они служили тут ради богатства, ходили в походы ради грабежей, обожали злато и серебро, любили чувствовать вес набитой сумы. Им жениться, конечно, было лучше, чем расставаться с заработанным. Не этот, так следующий сезон – уплывут в свои снежные страны обратно, а названных жён тут оставят и забудут.
– Девиц всего пять, на всех не хватит, - напомнил, сквозь смех, Святослав. – Вы хотя бы крещённые?
– Нет, конунг! – сказал один из варягов, со шрамом через всё синее от татуировок лицо, без пальца на руке, лежавшей на пустых ножнах. Оружие у них отобрали, как взяли под стражу. – Но ради этого готов креститься!
– Вот что, - надумал Изяслав, - ступайте с родичами к девкам, пусть те сами выберут! А ежели не захотят за вас замуж вовсе, тогда придёте и заплатите, - он кивнул своему воеводе, - Ратша, проводи с дружинниками и проследи.
Народ стал выходить за ворота детинца, побрёл кое-как удовлетворенный и успокоенный по Боричеву спуску. Ефрем, поклонившись, ушёл, а за ним покинул Ярославичей и святософийский поп. Братья остались на крыльце одни.
– Это ты хорошо решил, - похвалил старшего Всеволод, - несколько душ обретёт спасение через крещение. Так бы их не всякий уговорил, а теперь станут христианами!
– На словах только, - хмыкнул Святослав, - что от таких толку?
– Но пока они не крещённые, не стоило впускать их сюда.
– Они с краю постояли, скверной ничего не замарали, - язвительно сказал Изяслав младшему из присутствующих, - ты уже Всеслава от ворот разворачивал, хватит этих глупостей…
– Это не глупость!..
– А полоцкий князь, может, - посмотрел на Всеволода Свят, - до сих пор обиду в сердце таит. Откуда нам знать?
– Да брось! – махнул, хохотнув, каган. – Всеслав отходчив и любезен. Я не знаю, что там за слухи о нём ходят в полуночной стороне, но по мне – это всё чушь! Характер у него чудесный, нрав добрый.
– Нет дыма без огня.
– Свят, не нагнетай. Довольно с меня и Володши, - указал на третьего Изяслав.
– Я не нагнетаю, но хотел поговорить с вами как раз из-за Полоцка. Смоленск прямо на границе с княжеством Всеслава. Места эти глухие, неизвестные и не всегда спокойные. Может, не стоит Вяче ехать туда? Он сейчас не в состоянии быть хранителем путей и границ, а ты помнишь, как нагло Всеслав присвоил себе там кусок земли.
– А что же тогда
– Да не нужен мне Смоленск! Но туда мог бы пока поехать Володша, а Вячу направим в Переслав.
– Почему я должен туда ехать? – помнил о своих планах, надоумленных Анастасией, Всеволод. – Сам и езжай, если беспокоишься…
– Я и так завтра уезжаю, и не совсем в ту сторону. И перебираться я в Смоленск не собираюсь, Лика устала от этих поездок, мы только обживаться стали в Чернигове после Волыни, а ты ещё нигде не жил, кроме Киева, тебе какая разница?
– Слабый довод.
– Я переживаю за Вячу, вот и всё. Он упоён знакомством с Всеславом и его княгиней, которым безмерно благодарен – как и мы все, да, но мы головы не потеряем, а он… он не так твёрд в вере, как ты, а ехать ему в круг языческих поселений. Ты бы лучше справился. Да, я знаю, что зимой мы решили иначе, но есть обстоятельства. Они меняются. Зимой мы не имели того, что имеем сейчас – подозрительного Всеслава и временно не ходящего брата.
Всеволод засомневался. Эти аргументы уже нельзя было не брать в расчёт. Но они с Настей рассудили, что он необходим при дворе Изяслава. Это центр, ядро всех земель. Как тут решается, так на всех землях и устанавливается. Всё важное и главное здесь. Уехать в Смоленск – это оказаться в стороне от всего, узнавать о происходящем в Киеве с задержками. И да, иметь под боком полоцкое княжество, на которое Всеволод с удовольствием бы сходил походом, но портить мир первому было нельзя, а дружбу сохранять легче на расстоянии, чем когда «друг» у тебя по соседству, всё время на слуху, на виду.
– Нет, я поеду в Переслав, как и было решено, - отрезал Всеволод. Святослав посмотрел на старшего. Тот развёл руками, показывая, что не собирается командовать братьями и они сами решают, как собой распорядиться.
Княжеские струги (6) грузили сундуками и мешками, ставили на них бочки, заносили короба. Киевская пристань была переполнена, как и всегда летом, разношерстным и разномастным людом. Ладьи прибывали из-за моря, с юга, из Византии, Грузинского царства; на берег сходили болгары, армяне, влахи (7), греки, картвелы (8). Звучание множества языков и наречий смешивалось в неразборчивый поток голосов. С севера прибывали новгородские купцы, псковские, даны короля Свена, норвеги короля Харальда.
На одном из стругов соорудили лежанку, забросав её шкурами и мехами для мягкости и удобства. Туда гриди принесли Вячеслава, аккуратно положили. Святослав, наблюдая со стороны, как грузят его струги, помог им. Приготовившись спуститься обратно на причал, он увидел подошедшую к краю Оду с ребёнком у груди. Она тоже увидела его и застыла.
– Княгиня! – улыбнулся ей Ярославич, подав руку, чтобы помочь подняться на борт. – Приходилось ли тебе плавать раньше?
Ода не сразу услышала вопрос. Она уставилась на большую и крепкую ладонь, что ей протянули. Ей казалось, что она так быстро или пылко за неё схватится, что всем станут очевидны её запретные чувства. Поэтому она помедлила и, набравшись всё-таки смелости, вложила свою ладонь в мужскую. Кожа вспыхнула, будто пальцы поднесли к огню. Этот жар пробежался по всему её телу, опаляя душу.