Усобица триумвирата
Шрифт:
Святослав подошёл и поднял Давыда, деловито поглядывающего то на отца, то на мать.
– Что, богатырь, растёшь? – подкинув его и поймав, князь развеселил ребёнка, задёргавшегося от желания «полетать» снова. – Скоро большим станешь, будешь со мной и братьями путешествовать!
– А мы что же? – поднялась Киликия, не выпуская Олега. – Мы с Вышей будем дома сидеть?
– А ты как думала? – озорно просиял Святослав. – Таков ваш женский удел.
– Раз мы должны сидеть дома, мне стоило бы остаться в Константинополе? – прищурилась она.
– Вы свой дом меняете. Отцов на мужнин. Это у нас отчина одна!
«Интересно, что бы на это сказал Всеслав?» - сама от себя не ожидая, подумала
В ожидании трапезы, Святослав пошёл с Аловом к тому в покои. Дружинник привёз свою семью из Волыни весной, когда перебиралась сюда и Киликия. Не было ничего более несовместимого в мире, чем он со своей женой. Здоровенный и широкоплечий свей с прозрачно-голубыми скандинавскими глазами и белёсыми, как покрытыми инеем волосами и такой же бородой, женился на низкой, приземистой, черноволосой печенежке с коричневой кожей степных кочевников, захваченной в плен после разгрома печенегов под Киевом. Что-то нашёл он в ней и, поскольку пленная приняла крещение, крестился сам и обвенчался. С тех пор Илдекен, так её звали до крещения и только на это имя она отзывалась до сих пор, выдавала Алову каждый год по ребёнку, такому же крупному, как отец, и такому же тёмному, как мать. Старшему их сыну было семнадцать. Высокий парень, стремящийся догнать в размерах родителя, был безбород и раскос, как и племя Илдекен. Жёсткие чёрные волосы он забирал в хвост, одежду предпочитал варяжскую, как и оружие, любил быструю езду на лошадях и долгие запевы викингских саг. Звали его Скагул, Святослав взял его в гриди, зная преданность и надёжность своего давнего спутника и веря, что сына тот воспитал так же.
– Я уезжаю завтра, Алов, - сказал ему Святослав, войдя за ним в горницу и поклонившись сразу всем присутствующим: и Илдекен, и многочисленному потомству. – Присмотри за женой моей, охраняйте со Скагулом её.
– Как же так, конунг?! Я с тобой поеду!
– Я знаю, что ты всегда готов ехать куда угодно, друг мой, - положил ладонь на его плечо князь, - но я еду по скучным делам. Никаких битв не будет. Только разговоры. По крайней мере, я надеюсь на это.
– Любой путь бывает опасен, и не все разговоры доводят до добра, - опытно заметил варяг. Им, морским разбойникам и королям (одно другому не мешало), многих слов было и не надо, чтобы затеять драку, стоило лишь выпить или случайно задеть чужой плащ.
– Да, Алов, ты прав, конечно, но если мы с Перенегом попадём в неприятности, должен же будет нас кто-то выручить? И всё-таки, я доверяю тебе самое дорогое – жену и детей.
– Раз ты велишь, конунг, то глаз с них не спущу! Можешь не сомневаться.
– Я не сомневаюсь в тебе. Ну, оставлю тебя пока! Увидимся за ужином.
Святослав поднялся в светлицы. Киликия перетряхивала вещи из сундуков, пропитавшиеся влагой во время плавания по Десне. Рядом сидела Вышеслава, игравшая с лентами и украшениями матери: шейными гривнами, колтами, серьгами. Князь снял пояс и лёг на постель, свесив обутые ноги.
– Тебе нравится здесь? – задумчиво спросил он.
– Мне нравится везде, где есть ты. Вот завтра мне тут перестанет нравиться, - не отвлекаясь от своего занятия, проговорила Киликия.
– А всё-таки, по-твоему, где лучше? На Волыни, тут или в Киеве?
– В Константинополе.
– Ну вот, а ты говорила, что мы его переоцениваем.
– Там прекрасная погода. Тепло и солнечно. Спелые фрукты в зелёных садах. Всё, что делают люди – храмы, дома, пристани, для меня одинаково.
– А люди? Где, по-твоему, лучше сами люди?
– Люди? – Киликия положила платье на скамью и не взяла следующее, размышляя. – Должно
– Ты знаешь такое место?
– Нет, я пока такого не встречала.
– Да и людей, желающих быть со всеми на равных, не существует, - сев, пожал плечами Святослав, - смерд может желать стать равным князю, но став таковым не захочет ровняться со смердом.
«А что насчёт женщин?
– не произнесла Киликия. – Есть ли хоть один мужчина, который хотел бы поменяться с ней местами? Думаю, что нет». И перед её мысленным взором снова бегло мелькнули чёрные глаза. Их обладатель, возможно, понял бы сейчас, какое неравноправие она подразумевала, но Святослав, конечно же, думал только о иерархии мужчин, а женщины в эту систему совсем не попадали, потому что были тем же самым, чем был их отец или муж, не больше. А, скорее, гораздо меньше.
Киев
На резном стуле с подушкой на седалище, Изяслав заканчивал с ужином. Стол в княжьих палатах был застлан вышитой скатертью, уставлен серебряной посудой с яствами, скамьи по сторонам покрыты восточными коврами. Разукрашенные сиринами (7) и цветочно-ягодной вязью своды золото-красно смыкались над головами.
По правую руку от кагана сидели Всеслав и Нейола. Четвёртый вечер подряд он звал их присоединиться к себе и украдкой разглядывал полоцкую княгиню, не зная, как подобраться к ней, возможно ли это. Не узнает ли Всеслав? Пойдёт ли навстречу она сама? Изяслав, если не считать жены его, Гертруды, всегда имел дело лишь с девками из смердов, челядинками да дочками каких-нибудь безнравственных бояр, которым расположение Ярославича было дороже чести. Он позволял себе, что хотел, проявляя власть, нечего было стесняться – кто бы ему отказал и противоречил? Совсем другое – женщина из равных.
– Вы, наконец, повеселели, великий князь, - вкрадчиво сказала Нейола. Её голос будоражил Изяслава. От её холодной внешности ожидалось резкости или высоких нот, но нет, напротив, голос окутывал, топкий, мягкий, как рогоз. – Будто сняли с себя какой-то груз. Или мне кажется?
– Не знаю, почему ты так думаешь?
– До отъезда ваших братьев вы были постоянно удручены, весь в думах и делах. Но теперь чаще слышно ваш смех, вы выходите из теремов, а не сидите в них безвылазно.
– Может, дел стало поменьше? – объедая куриную ножку, облизнул пожирневшие губы каган.
– Куда они могут деться? – чуть улыбнулась Нейола. – Разве что свадьба Игоря прошла. Возможно, от вас слишком много внимания к своим делам требовали братья?
– Ну, у всех из нас есть просьбы, заботы. Когда большая семья – забот много!
– Это верно, - кивнул Всеслав, - давайте выпьем за семью!
Он поднял кубок, едва намочил уста и поставил. Изяслав выпил половину чаши, после чего отёр усы и бороду.
– Я до сих пор не знаю, дорогой племянник, а есть ли у тебя дети? – старший Ярославич при этом смотрел на Нейолу. Но ответила не она, а тот, кого спрашивали:
– Сын.
– Как звать его?
– Рогволод.
Великий князь перевёл на него глаза.
– Не крещённый?
– Нет. Как и я. – Возникшую тишину Всеслав добродушно прервал сам: - Люди у нас до сих пор такие же. Они не хотят принимать нового бога, они любят своих старых, они верны им. Разве верность – не замечательное качество? Если они предадут богов, то предадут и князя. Я не собираюсь толкать их к этому, Изяслав.
– Я и не думал ничего такого. Ты не считай, что я осуждаю или гневлюсь, нет. Мне нравится твоё мнение, Всеслав, я уважаю его! Не вижу ничего плохого в язычестве и в язычниках.