Усобники

Тумасов Борис Евгеньевич

С тревогой следил за сражением Ногай. Так, как он рассчитывал, бой не получился. И хан сказал:

– Пора!

Принял из рук нукера шлем, надел и, подняв руку в кожаной рукавице, дал знак тысячникам.

Три тысячи воинов, подчиняясь ханскому приказу, такая и визжа, помчались в сражение.

Прищурившись, взирал на битву Тохта. Он видел, как упорно наседают на него ногайцы. Но вот хан заметил и другое — в сражение вступил сам Ногай.

– Егудай, кажется, Ногай задыхается, — сказал Тохта.

– Он задохнётся, когда я пошлю на него ещё два тумена.

– Ты это сделаешь сейчас?

– Я подожду, пока за спиной Ногая не окажутся темники, какие отправились в обход.

– Но почему они задерживаются? Не опоздают ли?

– Я ожидаю их, когда солнце перевалит за половину своего пути.

– Ха, — выдохнул Тохта, — но это скоро…

Тумены появились совсем неожиданно для Ногая. Свежие, совсем не измотанные. Их удар был настолько стремительным, что ногайцы перестали сопротивляться. Они попятились, заметались. Ногай вздыбил коня. Кто-то из нукеров ухватил его за повод, потащил из боя. На нукеров наскочил Любомир, ударил одного. Краем глаза успел заметить, как в него метнули аркан. Упал на гриву. Петля пронеслась над ним. Мелькнула мысль: миновал плена.

На Любомира налетели два ногайца, а хан Ногай занёс саблю. Отбив удар, гридин сшибся с Ногаем. Хан хоть и стар, а рубился ловко. Но на подмогу Любомиру подоспели товарищи. Они сбили ногайцев, прикрывавших хана, а Любомир, извернувшись, достал его…

Рассеяв и уничтожив большую часть ногайской орды, Тохта потерял интерес к сражению. Он ждал, когда к нему пригонят, как побитую собаку, того, кто вздумал называться ханом. Тохта станет глумиться над своим недругом и заставит его встать на колени на устрашение всем мурзам и темникам, толпившимся за хвостом ханского коня.

– Егудай, почему не ведут Ногая? — спросил Тохта у темника.

– Великий хан, — темник потупил голову, — его зарубил в бою русич. Он привёз тебе голову непокорного.

Лицо Тохты искривилось в гримасе, он хлестнул темника плетью.

– Где этот гридин?..

Любомир спешился, поцеловал землю у копыт коня Тохты. Хан дышал тяжело, замерла его свита.

– Ты не исполнил моего повеления, русич!

Любомир поднял голову, смело взглянул хану в глаза:

– Величайший из величайших, Ногай погиб, как подобает воину, с саблей в руке.

Тохта поднял плеть, но удара не последовало. Голос хана был хриплым:

– Ты не притащил мне живого Ногая, но совершил над ним суд, какой вправе вершить только я, а потому я казню тебя.

К Любомиру подскочили нукеры.

– Поступите с ним так, как он с Ногаем.

Нукеры кинулись на гридина, но тот оттолкнул их:

– Не троньте, сам пойду!..

* * *

Княгиня Анастасия лежала на высоких подушках, и мысли её были далеко, там, где в Дикой степи хан казнил Любомира. О том поведали гридни, поздней осенью вернувшиеся из Орды.

Говорят, беда не ходит в одиночку, — княгиня в том убедилась. «Для кого теперь жить? — задавала она не раз себе этот вопрос. — Почему не убилась тогда, падая с лошади?»

Скрипнула дверь, и в опочивальню вошёл князь Андрей. Анастасия насторожилась. Он уселся в её ногах, долго молчал. Она ни о чём не спрашивала. Пожалуй, Анастасия знала, какой разговор поведёт Андрей Александрович. Последнее время он избегал княгини, все дни был пасмурным, готовился к зимнему полюдью.

Князь вздохнул:

– Ты не убереглась, Анастасия, и горько наказала меня.

– Аль я того хотела, княже Андрей Александрович?

– Сколько лет ждал я!

– Видно, так Богу угодно.

– За чьи грехи? — усмехнулся он.

В опочивальне снова наступила тишина. Наконец князь промолвил:

– Кому стол наследовать?

– Что она могла ответить ему?

– Когда я брал тебя в жёны, то мыслил о сыне, но ты долго жила пустым цветом.

– Моя ли в том вина?

– Господь рассудит.

Сказал князь и будто хлыстом ударил княгиню. Она сжалась, попросила:

– Дозволь, великий князь, мне в монастырь удалиться.

– В келье покоя ищешь? Либо есть покой на земле?

– Богу послужить хочу, вины свои отмолить.

При тусклом свете лампады, тлевшей под образами, Анастасия увидела, как зло сверкнули глаза князя.

– Сердцем чуял, не любила ты меня уже с того часа, как взял тебя в жёны.

Ничего не возразила Анастасия. Великий князь встал, подошёл к двери и, взявшись за ручку, бросил резко:

– Поступай, как душа тебе подсказывает.

От княгини Анастасии он возвращался, будто пива хмельного перебрал, покачивался. Мысли горькие: чем жил в последние месяцы, чему радовался?

Ждал, что родит Анастасия наследника, будет кому княжение передать. Ан нет, не привёл Господь испытать отцовства. Зачем жил?

Неожиданно остановился. Будто молния ослепила.

«Есть, есть Всевышний, есть суд Божий. За грехи мои тяжкие, видно, карает меня Господь…

Дмитрий, брат мой, за козни мои, что творил я, за обиды, какие наносил тебе, несу я ныне крест страдания…

Брат мой, Дмитрий, ужели не простил ты меня, и в монастырь удалившись? Не таи досаду на меня, ибо ты, схиму приняв, вскоре в иной мир удалишься. И там, на суде Божьем, не обвиняй меня. Во грехе своём готов я нести покаяние…»

Качнулся, едва не упал. Следовавший за ним боярин Ерёма успел подхватить, сопроводил великого князя до опочивальни, помог разоблачиться.

Не могло укрыться от великого князя Владимирского, что теряет он ханское благоволение. Почему? И так и этак гадал князь Андрей, ум отказывался понимать. Ужели зерно недоверия посеяли брат Даниил и племянник Юрий?