Успокой моё сердце
Шрифт:
Мальчик смотрит на меня почти минуту. И за эти шестьдесят секунд внутри малахитов можно найти столько грусти и ужаса, столько боли, что не увидеть ни у одного, даже самого измученного ребенка. С каждым мгновением слез внутри «драгоценных камушков» становится все больше, а сил сдерживать их у малыша – все меньше.
По истечении предпоследней секунды, громко всхлипнув, он проговаривает дрожащими губами два слога. Уже знакомых мне.
«Папа».
– Папа, - киваю, делая улыбку шире, чем обычно, - папа тебя очень любит, Джером. Больше всех на свете.
Джерри
Набухшие соленые капли готовы скатиться по его щекам по первому же приказу своего обладателя. Мгновенье – и он зальется слезами.
Понимаю, о чем мальчик спрашивает, когда из его груди один за другим начинаю вырываться всхлипы, предвещающие бурные рыдания.
Господи, я бы все отдала, чтобы он не плакал!
– Где папа? – озвучиваю вопрос вместо него.
Да.
На миг теряюсь. Сказать правду Джерому? Посвятить его во все то, что в принципе не предназначено для детского понимания? Мне кажется, это не лучшая мысль. Но и придумать что-нибудь правдоподобное не получается. Я ненавижу ложь, и, быть может, это и является главной причиной.
Пока я размышляю, как лучше преподнести мальчику случившееся с моим похитителем, в комнате воцаряется тишина. Для меня она незаметна и мало что значит, но для Джерома, похоже, многое объясняет.
Каллен-младший приходит к собственному неутешительному выводу, сжимаясь в маленький комочек и отползая по простыням кровати в противоположную от меня сторону. Ничем не сдерживаемые слезы уже на лице.
– Джером? – зову я. Невероятно больно видеть его таким. Не могу понять, в чем дело. Он думает, Эдвард оставил его? Больше не придет?.. Боже, это ведь противоречит всем законам мироздания!
Малыш не отвечает. Останавливаясь у самого края большого белого ложа, он опускается на покрывало, вжимаясь лицом в ладошки. Дрожь его тела передается мне, словно по невидимому проводу.
В этот раз не чувствую обездвиженности. Мое собственное тело подчиняется даже лучше, чем в обычное время. С готовностью поднимаюсь с кровати, понимая, что обойти её проще, чем пытаться притянуть ребенка к себе. Подхожу к малышу, крепко обнимая его и одновременно поднимая на руки.
С трудом удается заставить мальчика оставить простыни в покое.
Я прижимаю Джерри к себе, не позволяя ему вырваться или отстраниться.
Глажу пальцами подрагивающую, почти зажившую спину, нагибаясь к ушку малыша. Правильные слова – те самые, которые я должна произнести, но придумать которые казалось сложнейшей из мирских задач – находятся сами собой.
– Джером, вчера вечером я уехала, потому что твой папа попросил. Он чувствовал себя не очень хорошо… - сглатываю, но мужественно продолжаю, - и беспокоился, что не сможет приехать к тебе сегодня, как обещал. Он просил мне передать тебе, как сильно он тебя любит и что очень хочет поскорее увидеть. Ни я, ни папа, никогда тебя не бросим. Эта ночь последняя, я обещаю, которую мы с тобой провели не вместе. Больше никогда я не дам плохим снам мучить моего любимого мальчика, - чмокаю его макушку,
Заканчиваю, немного покачиваясь из стороны в сторону, дабы окончательно успокоить малыша. Переставая, наконец, противиться моим объятьям, он доверчиво приникает ко мне. Всхлипы исчерпывают себя. Только слегка сбитое дыхание напоминает о том, что они были.
– Ничего не бойся, - шепчу я, - у нас все будет хорошо. Особенно у тебя.
Джером вздыхает и, запрокидывая голову, заглядывает мне в глаза.
В его взгляде вижу самое, что ни на есть, доверие. А ещё радость, преданность, благодарность и успокоенность. Он действительно не боится. Теперь.
Привлекая его обратно к себе, предварительно поцеловав в обе розоватые щечки, я опускаю голову поверх макушки малыша, продолжая укачивать его.
Обвивая меня ладошками за шею, Джерри устраивается на моем плече. Дышит совершенно спокойно и свободно. Даже чуть медленнее нужного.
Ощущаю тепло, что дает его тельце, любовь, в которой он мне признался, исходящее от него успокоение и понимаю, что теперь мне тоже нечего бояться.
Пока в белом особняке меня ждет Джером, а Эдвард в состоянии ответить на мой звонок, опасности скатиться вниз, к ужасам и демонам прошлого, нет и не будет.
Я под самой сильной из возможных защит. Где угодно. От кого угодно.
Даже если повторится случившееся с отцом, даже если воскреснет из мертвых Маркус, даже если в мою жизнь попытается вернуться Джеймс…
Чтобы ни случилось. Всегда.
Отныне мне есть, за кого бороться.
Отныне есть те, кто готов бороться за меня.
___________________
Спасибо за прочтение! С нетерпением жду ваших отзывов!
========== Глава 41 - Он вернулся ==========
Он осторожно, в какой-то степени даже боязно, склоняется надо мной. Мускулистые руки напрягаются, сжимая в ладонях два идеально ровных металлических предмета. Блестящие от яркого света лампы блики на них рябят у меня перед глазами.
Ни слова ни говоря, Джеймс вздыхает, целуя мою шею.
От его ледяных губ по коже пробегает табун мурашек. Против воли вздрагиваю – сквозняк из окна с легкостью пробирается через тонкую ткань, которую мужчина накинул на нижнюю часть моего обнаженного тела.
Поцелуй продолжается. Следует вниз, к позвоночнику. Не обделяет вниманием ни один из позвонков, прерываясь лишь на последнем из них.
Он снова вздыхает. Но на этот раз от удовольствия.
– Ты белее снега, моя Изабелла, - слышу удовлетворенный шепот, когда Кашалот возвращается к моим волосам, - а локоны шоколадные, сладкие-сладкие.
Усмешка просачивается в голос, но быстро пропадает.
– Прогнись.
Послушно изгибаю спину, прикрывая глаза. Я не знаю, хочет ли он, чтобы я видела, что будет сейчас происходить.