Успокой моё сердце
Шрифт:
Отвлекаюсь от его ноги, переключаюсь на лицо. На глаза, предупреждающие, что для малыша все это есть и будет тайной.
Но на миг, на единый незаметный миг в малахитах вместо предупреждения и серьезности проскальзывает кое-что другое.
Я вижу перед собой того Эдварда из ночи. Напуганного, отчаянного, надеющегося на помощь, которой все нет и нет… Потерянного, если не сказать больше.
И понимаю: несмотря на разыгранный для сына спектакль «Все в порядке» ничего не изменилось. Он все тот же…
…И
*
Четыре ведерка с железными крышками стоят возле белой стены, тесно прижавшись друг к другу. Каждое из них помечено определённым цветом, а надпись на не до конца сорванной этикетке указывает на способ применения их содержимого.
«Краска», - гласит ярко-красный заголовок на каждом из ведер – а ниже, чуть правее, виднеется логотип известной фирмы.
У нас ремонт?..
Недоуменно глядя на Эдварда, по-прежнему сидящего в кресле, мы с Джеромом ровным счетом ничего не можем понять. Ни единой идеи или варианта.
Это какая-то шутка?
– Что это? – спрашиваю я, хотя ответ прекрасно известен. Но нужно же хоть чем-то заполнить это молчание.
– Немного усовершенствованная гуашь, - мужчина оборачивается назад к журнальному столику между креслами, поднимая с его стеклянной поверхности бумажный пакет. Одним точным движением вытряхивает из него себе на колени цветастые упаковки с кисточками – большими, маленькими, толстыми, тонкими: на любой вкус, и даже бледно-белую (пока ещё) палитру. Когда он успел ограбить художественную лавку?
Судя по тому, как расползается улыбка по личику малыша, он начинает понимать, в чем дело. А я все ещё нет.
– И зачем нам гуашь?
– Для рисования, - Эдвард пожимает плечами, подмигнув Джерри, - кажется, комната слишком белая…
Не могу поверить в эту идею сразу же, как слышу. Но факт, что я обманываюсь, не пройдет – Каллен сам купил краску и кисти, что сейчас здесь. Он действительно согласен расстаться с какой-то частью этого белого мрака. Впустить немного другого цвета, более оптимистичного…
Наконец-то!
– Папа! – восторженный голосок белокурого создания становится самым громким звуком в посветлевшей от солнца комнате. Бросаясь к отцу, он, забравшись на подлокотник кресла, с благодарностью обнимает его. Розоватые губки запечатлевают на коже мужчины поцелуй, от которого, как мне кажется, может растаять даже самый застарелый ледник. Он не может не улыбнуться. Это противоречит всем законам природы.
Думаю, если бы хоть иногда кто-то дарил каждому из нас по такому поцелую, жизнь никогда бы не казалась темной и беспросветной. Вместе с осознанием, что тебя любят, приходит и счастье.
Эдвард – наглядный тому пример.
– Разрисуй все так, как захочешь, - напутствует он с широкой улыбкой Джерома,
Джерри немного смущается, быстро кивнув.
Наскоро чмокнув папу в щеку во второй раз, мальчик слезает с кресла, возвращаясь к стенке. С умилением глядит на свое богатство, осторожно поглаживая пальцами деревянную поверхность кисточек.
– Белла, - Эдвард обращается непосредственно ко мне, отрываясь от разглядывания улыбающегося малыша, - открой краску, пожалуйста. Там сбоку есть замок.
И вправду, в отличие от тех банок, что я обычно видела в магазине, эти открываются довольно просто. Никаких специальных инструментов и навыков. Никакой боязни порезаться об острые края или, чего хуже, позволить сделать это ребенку. Абсолютно ровные и гладкие стенки поблескивают от солнца.
Поочередно снимаю крышки со всех ведерок, представляя Джерри полную свободу выбора. Густая разноцветная жидкость (без какого-либо запаха, на удивление) впечатляет малыша. Кажется, его творческий гений готов приступить к работе. И даже больше – рвется сделать это с неимоверной силой.
– Зеленый, желтый, розовый и голубой, - перечисляет Каллен. С удовольствием следит за тем, как Джером, обмакнув кисть в краску в первый раз, боязно проводит линию по бетонной стене. Нерешительно оборачивается, глядя на отца слегка неуверенно.
Однако, вид папы, похоже, вдохновляет его продолжать. Уже увереннее держа конец кисти, он приступает к оформлению своего первого рисунка. Дело начинается с ослепительно желтого солнца.
Убедившись, что пока мальчику не нужна моя помощь, подхожу к креслу Эдварда. Мужчина убирает руку с подлокотника, освобождая его для меня.
– Спасибо.
– Не за что.
Пару минут, молчаливо глядя на Джерома, мы молчим. В этом молчании как раз ничего плохого я не вижу. Оно не наполнено ни безысходностью, ни страхом, ни чем-то ещё в подобном роде. Приятное и обыкновенное. Домашнее.
– Замечательная идея, - негромко произношу я.
– А почему бы и нет? – Эдвард с благоговением смотрит на постепенно вырисовывающуюся на стене картинку, - это ведь его спальня, верно?
Поднимает голову, перехватывая мой взгляд. Глядит с едва заметным ожиданием.
– Да, - подтверждаю, с некоторой робостью, но все же забрав в собственные руки его ладонь. Кожа, чередующаяся с жесткими повязками, пусть и не дает прекратить думать об уже случившемся, но все же успокаивает. Точно знаю, что больше ничего подобного я не допущу.
Отвечая взаимностью, длинные пальцы сплетаются с моими. Глаза их обладателя сейчас лишены какой угодно тревоги. Умиротворение – вот что их занимает.
– Спасибо за подсказку, - искренне благодарит он.
– За подсказку?..