Успокой моё сердце
Шрифт:
Флинн же, кажется, к подобному зрелищу равнодушен. Забирая полотенце, он с сосредоточенным лицом растирает поверхность поврежденной ноги. До красноты.
– Что с ним?.. – не в силах оторваться от шрамов, спрашиваю я.
Мужчина делает вид, что речь идет об общем состоянии моего похитителя.
– Что-то вроде бессознательного состояния. Было бы лучше, если бы мистер Каллен оставался в нем подольше.
– А нога?..
– Сейчас все исправим.
От него веет уверенностью и опытом. Этот человек не бросает слов на
Впрочем, какая-то часть расслабленности, прикоснувшаяся к сознанию, отступает, едва растирание прекращается, и Флинн приступает к своим основным манипуляциям.
Процедура начинается с тихого постанывания Эдварда, когда доктор только лишь поднимает его ногу, а кончается несдержанным криком, эхом разносящимся по спальне, когда Флинн поочередно надавливает на определенные точки на коже. Самый болезненный участок располагается, судя по всему, под коленом…
Я схожу с ума. Мне кажется, я уже в пучине безумия. По крайней мере то, что я вижу, полностью этому утверждению соответствует.
То и дело вздрагивая, как при приступе эпилепсии, Эдвард голосом предпринимает попытки остановить мужчину. Не просит и не зовет. Просто кричит. И для такого крика фраза «от боли» точно не является правильной. Это другое слово. Такие ощущения нельзя называть банальной болью. И даже с пометкой «катастрофически сильная» не получится…
Внутри меня поочередно рвется все – от сердца, до ниточек, связывающих сознание с реальностью. Будто бы заживо режут на части…
Начинаю всерьез думать о том, чтобы позволить действительности ускользнуть, привалившись к одной из балок, поддерживающих балдахин, когда пытка кончается.
Резко и внезапно, так же, как началась.
Поправив простынь, доктор опускает пострадавшую ногу моего похитителя обратно. Вкалывает под кожу что-то коричневатое, наскоро протерев её крохотной ваткой.
Запах горького лекарства наполняет комнату, смешиваясь с духотой и потом. Заполняет все её пространство.
Эдвард даже не дергается. Замолкает, застывая на подушках как восковая фигура. Постанывает тихо-тихо, как беспомощный ребенок. Дрожит.
– Болеутоляющее будет действовать до утра. Я приеду в девять и окончательно сниму приступ, - Флинн поднимается со своего места, подходя ко мне. Говорит негромко, но внятно и четко. Дает указания, отрывая взгляд от Каллена. – Никаких подъемов и лишних движений, Изабелла.
– Он будет спать? – нерешительно интересуюсь, краем глаза все же взглянув на мужчину.
– Очень крепко. Зрачки будут немного расширены, не пугайтесь, - мужчина вздыхает, устало усмехнувшись. Смотрит на меня не так, как в первую нашу встречу. В этот раз удивления в сером взгляде почти нет, а вот доверия явно стало больше.
– Он поправится? – не могу удержаться от этого вопроса. Мне нужно получить ответ. Спокойный, уверенный ответ от доктора. Я не могу больше всего этого видеть…
– Это боли,
Вовремя…
– Спасибо, - успокоено вздыхаю, искренне благодаря его. В одиночку я бы не справилась. Эдвард бы не справился. В который раз мы обязаны этому человеку… И за Джерома тоже.
– До свидания, - вежливо отзывается обладатель кофейного костюма, послав мне напоследок ободряющую улыбку, - этой ночью вам лучше спать у себя – чтобы не потревожить мистера Каллена.
– Я… конечно, - наскоро киваю, мимолетно взглянув на моего похитителя, - конечно…
Впрочем, задержаться после ухода Флинна на пару минут в комнате Эдварда я себе позволяю. Закрыв за ним дверь, подхожу к кровати, не рискуя на неё садиться. Смотрю на мужчину стоя. На бронзовые волосы, на бледное, мокрое лицо, на тело, наполовину скрытое под толстым одеялом, на закрытые глаза и неслышные бормотания… Смотрю и не могу поверить в то, что вижу.
Очень больно. До безумия. До дрожи.
Эдвард не святой. Он никогда не был им и не будет. Он делал много всего плохого и, по собственным словам, нарушал божественные запреты неоднократно, но он ведь хороший! Он добрый, нежный и понимающий. Он сострадательный и заботливый. Он может искренне любить и беспокоиться. Он предан и верен до последнего. Я вижу это на примере их отношений с Джеромом. Я вижу положительное в этом мужчине рядом с его маленьким ангелом. И не важно, что это не касается никого другого. Не важно, с каким хладнокровием он расправляется со своими врагами. Неважно ничего…
Я принимаю возможность наказания. Сильного или слабого, быстрого или мучительно-медленного… любого. Но ни одно наказание, даже за неописуемую жесткость, не прописано таким временем.
Эдварда раздирают на клочья. Я смотрю на это каждый день – яд, пули, бомба, лекарства… все его слабости, все легко пробиваемые места – все в игре. Мучители моего похитителя не останавливаются ни перед чем. Не дают ему ни минуты отдыха, дабы перевести дух.
И пусть, глядя на Джерома, я знаю, что он справится, верю… но последнее время даже мне начинает казаться, что из этой канители нет выхода. Замкнутый круг, неразрывная цепочка, чьи звенья спаяны так крепко, как возможно.
А он внутри.
Он заточен среди этого безумия. Он в клетке.
Не сегодня, так завтра что-нибудь произойдет. Страшное, ужасное… что-то, что отнимет его у нас с Джеромом.
В горле образуется комок. Не вижу смысла бороться с ним сейчас. Имею ли я право хоть немного поплакать?.. После сегодняшнего?
…Господи, когда-то я просила за себя. За то, чтобы остаться в белом особняке вместе с Калленами и не возвращаться в логово Джеймса. Избежать боли и страданий, которые он, не скупясь, мне причинял.