Утерянное Евангелие. Книга 2
Шрифт:
Исцеление верой
Глава 3
«Я верю тебе, Павел!»
Страшнее, чем преследование собственной совести, для человека может быть только преследование властей. Любой оклик в городе вызывает тревогу, каждый незнакомец – подозрителен и потенциально опасен, а обычный стук в дверь кажется взрывом. Ты не можешь спокойно есть, спать, ходить, жить, даже если тебе просто сказали: «Берегись! Ты в розыске!»
Само осознание, что тебя ищут и совсем не для того, чтобы наградить,
…Петр торопился на проповедь, зная, что гонения и преследования христиан все усиливались. Он шел по Иерусалиму, периодически оглядываясь и придерживаясь тенистой стороны. У одной из колонн, коих в то время в городе было немало, кто-то схватил его за полу халата.
– Кифа!
От неожиданности Петр подскочил. Перед ним прямо на земле сидел нищий.
– Кифа! – повторил человек с посохом из обычной палки и в ветхом отрепье.
– Прости, у меня ничего для тебя нет, – отвечал Петр, пытаясь вырвать из цепких пальцев нищего свой полосатый халат.
– Лжец! – дерзко заявил нищий. – Ты коптишь чудесных сазанов!
– Это было в прошлом! Я все отдал, – от удивления Петр даже перестал бороться за свой халат. Причем тут рыба, которой он уже не занимался?
Странный человек отпустил полу сам и надтреснуто засмеялся.
Не намереваясь продолжать разговор, Петр двинулся дальше, как вдруг услышал недовольный сиплый голос за спиной:
– Короткая же у тебя память, Шимон-рыбак, если не прошло и двух месяцев, а ты не помнишь, кто спас жизнь тебе и твоей жене. Хоть ты мне тогда и дал две рыбы… Что ж, и на этом спасибо…
Петр остановился в полном недоумении. Кто мог знать о том случае в переулке? Только жена и…
– Шаул?! – Петр подбежал к оборванцу, сел напротив и схватил его за ту руку, из которой только что пытался высвободить свой халат. – Шаул! Мы думали, что ты погиб.
Да, это был тот самый рав Шаул. Его борода отросла до груди, глаза ввалились, губы потрескались. Остро очерченные, шершавые от ветра скулы подчеркивали изможденность худого лица. Кто бы мог подумать, что это был тот самый рав Шаул, который еще совсем недавно ходил по Иерусалиму с гордо поднятой головой и брезгливо морщился, проходя мимо нищих.
– Я долго шел по пустыне без пищи и воды, но Бог спас меня, – ответил бродяга.
– Пойдем, рав Шаул, – поднимаясь, Петр потянул его за собой. – Агарь тебя накормит…
– Павел!
– Что? – не понял Петр.
– Павел. Больше нет человека по имени Шаул. Я не хочу пугать этим именем верных. Я принял Святое Крещение и теперь есть ученик Иешуа – Павел.
– Хорошо… – чуть помедлив, ответил изумленный Петр. – Я тебя понял, Павел Тарсийский. Пойдем, тебе надо поесть…
– …Я должен увидеть Мару! – Павел резко встал с земли и отряхнулся.
– Ну, не знаю. Захочет ли она… – засомневался Петр, глядя на то, как его новоиспеченный брат собирает свои нехитрые пожитки – ветхую суму и посох.
– …Тебя опасаются, –
– А ты? – Павел внимательно посмотрел на Петра.
Петр почувствовал, что это уже совсем не тот взгляд, который он видел почти три месяца назад. Петру очень захотелось поверить бывшему дознавателю Синедриона, но он промолчал.
– …Я должен ее убедить в своей искренности!.. Мара должна знать, что у Иешуа появился еще один последователь.
– Почему? – серьезно спросил Петр.
Этот вопрос застиг Павла врасплох. Он боялся признаться самому себе в том, что подсознательно тянулся к Маре, к той женщине, которую еще совсем недавно назвал сумасшедшей. Именно с Мары началась его новая история: история полного перерождения хитрого, жестокого и необузданного торговца в твердого, уверенного в себе и своей вере проповедника учения Иешуа. Но самое главное – его однозначно тянуло к ней. Нелепо, глупо, смешно… Тянуло, и Павел ничего не мог с собой поделать.
– Не знаю, – ответил он Петру после долгой паузы.
Бывший раввин смотрел бывшему рыбаку прямо в глаза, и тому вдруг показалось… нет, он был просто уверен, что это сам Иешуа смотрит на него!
– Я отведу тебя к ней.
При этих словах глаза Павла загорелись, и он склонил голову в благодарном жесте.
– …Но сначала я сам с ней поговорю, а потом ты ее увидишь, – тоном, пресекающим всякие возражения, продолжил Петр. – Пойдем. Отдохнешь, поешь.
И Петр отвел Павла в комнату, которую снимал вместе с Агарь у одного из щедрых последователей Иешуа.
Среди ночи, дождавшись, когда гостеприимные хозяева маленькой комнатушки уснут, Павел вынул свое сокровище – плинфу из черного обсидиана – и положил ее под голову вместо подушки. Тарсянин давно научился разговаривать с Камнем мысленно. Ведь думал он на арамейском языке, на котором разговаривал и сам Иешуа.
Иногда ему приходилось подолгу готовиться, чтобы его удивительный собеседник заговорил с ним. Павел не задавался вопросом, каким образом это происходило, и никто не смог бы объяснить этого феномена – ни тогда, в Древней Иудее, ни в наше время. Но то, что Иешуа общался с Павлом именно через этот кусок черного камня, на котором покоилась голова самого Иешуа, когда его мертвого отнесли в гробницу Иосифа Аримафейского, не было никаких сомнений.
– Я никогда так не боялся, Господи, – это были первые слова, «сказанные» бывшим раввином в эту ночь.
– Чего же ты боишься, Павел?
– Завтра мне идти к Маре. Ты же знаешь, сколько я сотворил зла на своем веку. Поверят ли мне?
– Если ты сам веруешь, то почему думаешь, что те, кто рядом с тобой, не должны тебе верить?
– Я отправил на смерть стольких людей, ни в чем не повинных иудеев. Одно мое имя заставляло трепетать многих. Меня не боялись только первосвященник и царь Иудейский, хотя и это спорно. Зато я сам не боялся никого и ничего, а сейчас… Боюсь… Что мне не поверят – боюсь.