Утерянное Евангелие. Книга 2
Шрифт:
Путь из Иконии в Иерусалим был неблизкий, около шести тысяч стадий [4] . Шел третий день дороги, и Павел то и дело терял сознание, все чаще повторялись приступы эпилепсии. Но ему было безразлично его состояние. Больше всего он думал о Подголовном Камне Иешуа и сожалел о том, что пришел в Иконию слишком поздно, не успев добраться до реликвии.
Впереди маячила широкая спина Луция, бывшего друга и соратника Шаула-Павла. За все время с момента задержания тарсянина начальник стражи не сказал ни слова. Он просто исполнял свой долг перед иудейским Храмом, оставаясь верным самому себе и своему делу. При всей своей жестокости, лютости, беспощадности он не прикоснулся к Павлу ни разу, хотя и не запрещал легионерам бить его.
4
Стадия – древняя мера длины, порядка 178 метров, следовательно, 6000 стадий – около тысячи километров.
– Трибун [5] , он опять вырубился! – обратился к Луцию один из стражников.
Голова Павла, нещадно засиженная мухами, безвольно висела на плече. Казалось, что на ней не осталось живого места.
– Развяжите его… – пробормотал Луций после долгого созерцания того, кто еще полтора года назад был дородным крепким мужчиной. – А то еще загнется по дороге. Не довезем до суда.
Истощенное и обезвоженное тело Павла плюхнулось в телегу, словно мешок.
– Он больше не опасен, – добавил начальник храмовой стражи и, пришпорив коня, двинулся дальше, в голову своей конницы.
5
Трибун – воинское звание у древних римлян.
Павел очнулся среди ночи, когда все вокруг спали. Ночь выдалась лунной и светлой. Трудолюбивые римские инженеры, которые неотступно следовали за войском, успели возвести шатры для отдыха Луция и солдат, но пленник остался лежать на улице, в той телеге, в которой его везли с обозом.
Двое охранников, приставленных к Павлу, мирно спали, облокотившись на колеса деревянной повозки, а стреноженные кони, громко фыркая, паслись неподалеку в степи, выщипывая скудную растительность. Павел смекнул, что другой возможности улизнуть у него не будет.
Но единственное, что он смог сделать – поднять израненную голову и обессиленно опустить ее обратно. Руки не слушались, ноги тоже. Он попытался перевернуться на бок, но… О боги! Страшная, нечеловеческая боль пронзила все тело. Тарсянин едва сдержался, чтобы не закричать. Сцепив зубы до боли в деснах, он подавил даже стон, который, казалось, ушел куда-то внутрь, в глубину его измученного тела. Он лежал, как в беспамятстве, не осознавая, где он и что с ним. «Господи! Помоги мне…» – пронеслось в его отдаленном от реальности сознании. Но вдруг ему показалось, он услышал голос Иешуа:
– Ты же исцелял моим именем, говоря несчастным: «Если веруешь, встань и иди!» Почему же ты сам не можешь встать?
Что это было? Знамение свыше или игра помутившегося сознания? Не ясно, но времени на раздумья не было. Павел неуверенно поднялся и, встав на четвереньки, посмотрел за борт колесницы. Там, прислонившись к колесу спиной, прямо в доспехах спал легионер Димас. С другой стороны, точно так же прислонившись ко второму заднему колесу, спал римлянин Гедес. В полной тишине слышалось посапывание обоих солдат. Павлу пришлось вспомнить все свои навыки и сосредоточиться на главном: «Бежать! Иначе может быть уже поздно»… Безумным усилием воли Павлу удалось подползти к заднему борту телеги, затем перегнуться через край и, аккуратно соскользнув вниз, смягчить свое падение руками настолько, чтобы приземлиться почти беззвучно. Но этого хватило, чтобы быть услышанным. Один из спящих стражников зашевелился и проснулся.
– Димас, – позвал он сонным голосом. – Димас, черт бы тебя побрал!
– Ну, – ответил проснувшийся Димас.
– Ты слышал?
– Что?
– Звук.
– Да какой звук, Гедес? Кто здесь может быть? Разве что шакал за крысами охотится.
– Да?
– Да.
Вот и весь разговор. Через полминуты легионеры уже опять крепко спали,
Почувствовав неожиданный прилив сил, он поднялся и медленно захромал в темноту ночи, в бескрайнюю анатолийскую степь.
Так он брел и брел навстречу утру. Ночной суховей обжигал его тело, которое и без того ужасно болело и требовало лечения. Вскоре на горизонте забрезжил рассвет, и степь приобрела свои привычные очертания: низкие кусты на потрескавшемся грунте, невысокая трава и одинокие деревья, изредка появляющиеся вдали и пропадающие за небольшими холмами по мере продвижения вперед. На одном из холмов Павел обернулся. Где-то далеко в лучах восходящего солнца блеснули доспехи римских воинов. Это была погоня. Павел, конечно, пошел не в Иконию, а старался уйти в сторону, запутывая следы. Но обмануть профессиональных воинов ему не удалось. Тарсянин сел на пригорок, спокойно ожидая своей участи. Скоро римляне подойдут ближе и, увидев его, настигнут. Он посмотрел в небо. Восходящее солнце уже окрашивало синий небосвод в нежные голубые тона. Так не хотелось умирать… В расцветающем небосводе Павел увидел высоко парящих стервятников. «Лучше уж казнь, чем попасть к ним на обед…» – пронеслось в голове. «Обед?!» – вдруг осенило проповедника. Если кружат стервятники, значит, видят пищу. Будто подтверждая эту догадку, из кустарника вышмыгнул шакал и побежал в сторону. Прикрыв глаза ладонью, тарсянин проследил его путь. В паре стадий от него лежало что-то большое, вокруг чего крутилась стая шакалов и все ниже спускались стервятники.
Павел собрал последние силы и спустился с холма, уже не оглядываясь. В голове крутилось только одно: «Только бы успеть… Только бы успеть». Его передвижение из последних сил едва ли можно было назвать бегом, но он торопился, как только мог, то и дело падая, вставая и снова падая. То, что он задумал, было невиданным шагом, на который способны немногие. Более того, только единицы могли бы додуматься до такого. Расстояние в две стадии [6] Павел прошел за полчаса, так больно ему было передвигаться. По пути он ухватил сухую ветку. Хищники, завидев человека с дубиной, отбежали от падали, но ненадолго. Тарсянин оказался прав: это был павший верблюд, очевидно, совсем недавно оставленный в степи кочевниками. Павший, но еще практически целый. Хищники-падальщики успели только разорвать брюшину и полакомиться требухой. Этого Павлу и было нужно. Туша уже начинала портиться, и к горлу подступила тошнота, но тарсянин зажал нос рукой и дышал ртом. Лучше быть грязным, чем мертвым.
6
Около 350 метров.
Не теряя времени, он нырнул в дырку, проделанную хищниками в брюхе «корабля степей», и уже через несколько секунд полностью спрятался в теле мертвого животного.
В то же мгновение на пригорок, на котором совсем недавно обреченно сидел Павел, выехал конный разъезд римлян во главе с Луцием.
Не обратив никакого внимания на падаль в стороне от намеченного пути, ведь такие картины не были редкостью в степях по всему миру, конница проследовала далее. Им было невдомек, что совсем рядом от них в туше дохлого верблюда лежал тот, из-за кого они уже третий месяц мыкались в походе и из-за пропажи которого прикажут выпороть каждого второго, а каждого третьего лишат жалованья и премиальных за этот проклятый поход.
– Я думаю, в степи он не выживет, – успокоил своих подчиненных Луций.
Павел же лежал ни живой ни мертвый от страха, периодически отпуская нос и вдыхая пары гнилого мяса, борясь с тошнотой. Любопытные шакалы пытались разорвать тушу дальше, и тарсянин чувствовал то с одной, то с другой стороны вибрацию тела верблюда от их остервенелого напора. От одного из зверей, наиболее наглого, проповедник отбивался ногами изнутри своего убежища. Он понимал, что долго так продолжаться не будет и вскоре ему придется убираться отсюда.