Утрата
Шрифт:
В глубине души она знала, что сейчас произойдет. Она ждала этого.
Он остановил машину, они вышли и посмотрели друг на друга. Она приняла его восторженно, всей душой.
Она избрана.
Он осторожно проник в нее на коричневом клетчатом одеяле.
Она — только его. Он — только ее.
Она тихонько подглядывала за ним, удивляясь тому наслаждению, которое она ему доставляла. Будто она вобрала его в себя целиком. Все его мысли в ней. Его содрогающееся тело над ее телом. Для нее.
Они двое, едины.
Вместе.
Все, что угодно, ради одной
Все, что угодно.
Ломтик жареного картофеля словно разбух во рту. Мать и отец ели молча.
Мучительное ожидание взрыва.
Не проглотить.
В руке две вилки. Три.
Стол шатается.
Надо проглотить.
Страх хочет вырваться из живота наружу.
Глотай же, ради всего святого. Глотай! Не делай хуже, чем есть.
Простите меня. Простите. Скажите, что мне сделать, чтобы меня простили? Только чтобы не надо было больше ждать.
Я сделаю все, что угодно, только простите меня.
Все, что угодно.
Беатрис Форсенстрём отложила прибор. Она по-прежнему не смотрела на Сибиллу, когда единой фразой разверзала бездну.
— Мне сообщили, что ты разъезжаешь на этой машине.
~~~
Ее спасла женщина с бульдогом. Сибилла увидела ее издалека, та стояла в самом конце улицы Гренсгатан, там, где начинается дачный поселок Эриксдаль, и бурно жестикулировала, словно сама с собой. Подойдя ближе, Сибилла заметила торчавший из ее уха проводок гарнитуры от мобильного телефона, что, согласно последним веяниям, якобы защищает мозг абонента от опасного радиоизлучения. Она читала об этом в газете.
— Я прямо в ярость пришла!
Замедлив шаг, Сибилла прислушалась. Бульдог сидел на земле и с интересом наблюдал за возмущенной хозяйкой.
— Мы что, живем в каком-нибудь долбаном полицейском государстве, а? Да мне начхать, кого вы ищете. Когда я выхожу из дома и иду по шведской улице, я не рассчитываю, что мне ни с того ни с сего сунут под нос пистолет! Это же идиотизм, черт бы вас всех побрал.
Сибилла остановилась.
— Нет, я не буду успокаиваться! Я обязательно сделаю заявление! Они даже не извинились. Меня не пропускали, пока я не показала им удостоверение личности! Я пришла в ярость, натуральную ярость!
Женщина замолчала, видимо, выслушивая ответ. Заметила Сибиллу, которая тут же отвела взгляд в сторону.
— Нет, этого я делать не буду! А если вы не примете мое заявление, я обращусь в другой участок.
Закончив разговор, женщина сунула мобильник в карман. Собака поднялась с места.
— Пойдем, Кайса.
Дама с собакой перешла улицу, приблизившись к застывшей и онемевшей Сибилле.
— Не ходите туда.
Сибилла осторожно улыбнулась:
— А что там случилось?
— Там все просто кишит полицейскими. Но понимаешь это, только когда тебе суют под нос пистолет. Вытворяют черт знает что. Я так возмущена!
Сибилла кивнула:
— Спасибо. Я тогда тоже, пожалуй, туда не пойду.
Женщина с собакой пошла
Уно Ельм. Дачный иудушка. Чтоб ты сдох.
Надо делать ноги. Срочно.
Господи, где же ей взять сил?
Выживать — это одно. Это у нее получалось. Но все время убегать?
Она прибавила ходу. Вообразила, что ее уже обнаружили и теперь идут за ней по пятам.
Как Ельм догадался, что это она? По газетной фотографии он узнать ее не мог. Ведь не мог же! А если мог, то она пропала. Ей теперь никуда носу не высунуть.
Нужно изменить прическу.
Она приближалась к кольцевой дороге. Народу было много, и она постаралась затеряться в толпе.
А на нее не смотрят подозрительно? Вон тот на тротуаре. Чего он уставился? Сердце колотилось. Глаза в землю. Слава богу, прошел мимо.
Да. Она расскажет им, как все было на самом деле, и они, конечно, поверят! Ну конечно, они поверят в то, что ей просто захотелось поспать в нормальной постели! Она собиралась все вернуть. Конечно, собиралась! Она просто потеряла кошелек. Не верите?
В метро входила толпа.
Она прошла мимо.
Только куда ей теперь?
На улице Ренсшернас Сибилла свернула на лестницу, которая вела к парку Витаберг. Вверху возвышалась похожая на крепость церковь Святой Софии. Мощная и надежная. Сибилла устала, ей хотелось присесть. Оглянулась. Пусто. Никто ее не преследует.
В церкви стояла плотная тишина. В застекленной будке справа у входа сидел пожилой мужчина. Когда она входила, он ей приветливо кивнул. Кивнув в ответ, она сняла рюкзак.
Внутри было безлюдно, только на скамье у кафедры проповедника сидел мужчина с конским хвостом. Она его узнала. Видела его пару раз в Армии спасения. Он спал, уронив подбородок на грудь.
Она села на заднюю скамью и поставила рядом рюкзак.
Закрыла глаза.
Мир и покой.
Единственное желание.
Старик в стеклянной будке кашлянул, и звук прокатился между стенами. Потом снова воцарилась тишина.
Господь слышит наши молитвы.
Она только что прочитала об этом на плакате у дверей.
Открыв глаза, увидела большой алтарный барельеф. Сколько людей столетиями доверяли Ему свою жизнь, строили эти огромные здания и обращали к Нему свои мольбы. И она тоже. Господи, храни душу ребенка… А еще — пожалуйста, милосердный Боже, сделай так, чтобы мама и папа не умерли. Наверное, Он все-таки ее услышал! Папа-мама вроде живы-здоровы. А еще — помоги мне, заблудшей в пути. Или Он тоже на их стороне?
Там же, где остальные. Все те, кто укладывается в рамки.
А Стинсен, тот, который после четырех неудачных попыток отравиться прыгнул месяц назад с моста Вестербрун? Кем были услышаны его молитвы? А Лена, приезжавшая с автобусами Армии спасения и раздававшая еду — которая вдруг узнала, что у нее неоперабельная опухоль мозга, — разве она этого заслуживала? А Това, а Йонссон, а Смирре? Все они умерли, а жизнь их была кошмаром, и их молитв так никто и не услышал.