Утренние поезда
Шрифт:
На лице Силантия появилось подобие улыбки.
— Хитро.
Суббота открыл сарай и растолкал спавшего на сене Харитона.
— Дело есть…
— Какое еще дело? — заворчал Харитон.
— Возьмешь лошадей от Черного ключа, — зашептал Суббота, — и поведешь на Ардыбаш к инженеру.
— У них свои есть…
— Подымайся живее и болтай поменее.
— Да я и дороги не знаю, — трусливо залепетал Харитон. — Я, почитай, лет десять в тайгу не ходил… Не губи, Ефим, пущай кто другой идет…
— Не дрожи. Силантий дорогу покажет.
— Откуда этот леший взялся? — Харитон перекрестился. — Боюсь я его.
— Нужен ты ему! Инженеру скажешь — Ефим Суббота лошадей и муку прислал. Прослышал, дескать, про твою беду и прислал…
Суббота обернулся. В дверях стояла Марфа.
— Тебе чего? Чего по пятам ходишь?
Марфа вышла.
На плоту, сбитом из толстых бревен, экспедиция спускалась вниз по реке. Митька и Зимин, умело действуя шестами, вели нагруженный плот между камнями и отмелями. Смелков грустно проводил взглядом удаляющиеся горы.
— Не подпускает меня Ардыбаш к своему золоту, — сказал Смелков. — Будто рок какой-то.
Река становилась все полноводнее, и плот стал набирать скорость.
— Шивера! — крикнул Митька. — Левого берега держи!
Плот стремительно развернуло, понесло вправо, и он мгновенно стал неуправляем.
— Разобьемся! — крикнул Митька и, взяв канат, бросился в воду. — Держите! — крикнул он Зимину, и тот подхватил конец.
Митька мгновенно оказался на берегу и, используя два растущих рядом дерева как кнехты, закрепил канат. Мужчины на плоту крепко ухватили конец каната и медленно подтягивали плот к берегу.
Тася соскочила на берег и, обняв Митьку, поцеловала его.
— Зачем? Нешто так можно? — смутился Митька.
— Мы бы разбились, — со слезами на глазах проговорила Тася.
— Ну… Скупнулись бы маленько…
Вечером, разведя костры, экспедиция просушивала мокрую одежду. Тася сидела на берегу и задумчиво смотрела на розоватую в отблеске костров воду.
— Угощайтесь, — услышала она за спиной голос Митьки.
Он протягивал ей туесок с ягодами.
— А хотите, я вам соболей настреляю на цельную шубу? — предложил Митька. — Будете по своему Петрограду ходить, как купчиха.
— Спасибо, Митенька. Только зачем же мне соболья шуба? Я ведь не купчиха.
Неожиданно Митька вскочил и вскинул ружье.
— Стой! Кто идет?! Стрелять буду!
Из-за дерева высунулась испуганная физиономия Харитона.
— Опусти дуло… чучело несмышленое. Я это, Харитон. Не видишь, что ли?
На шум собрались все.
Харитон поклонился Смелкову.
— Ефим Суббота прослышал про твою беду, инженер… Лошадей прислал и муки цельных четыре мешка.
— Неужели… лошадей привел?! — радостно закричал Смелков. — Где они?
— Да на поляне… повыше стоят… Я еще с горы приметил, как вас на шиверах крутило.
Смелков, Зимин, Куманин, Митька и Тася побежали к лошадям. Арсен остановил Харитона.
— Одну минуточку… Скажите, пожалуйста, откуда Суббота узнал о том, что мы нуждаемся в лошадях и муке?
Харитон испуганно замигал.
— Слух по тайге прошел.
— А если точнее? Кто этот слух принес? Силантий?
— Не. Мы его и в глаза не видели. Сухарев Пашка сказывал.
— Сухарев?
— Он самый. Пашка Сухарев. Охотник.
Лошади, которых привел Харитон, позволили экспедиции продолжать свой маршрут к верховьям Ардыбаша. Теперь ее путь лежал вдоль мелкой речушки с прозрачной водой, едва прикрывавшей каменистое дно.
— Вы здесь намыли свое золотишко? — спросил Смелков у Зимина.
— Да… — удивился Зимин. — Откуда вы знаете?
— Еще в двенадцатом году я обнаружил здесь золото, — рассмеялся Смелков. — Жалкое золотишко. Но если удастся нащупать, откуда попадают сюда эти крохи, мы доберемся и до того стола, где золото навалено грудами! — И, указывая на видневшиеся вдали горы, Смелков, обернувшись к Кобакидзе, сказал: — Золотоносная полоса должна простираться вдоль хребта в осадочной толще. Но золото здесь не на поверхности. Будем закладывать глубокие шурфы.
На затесанном конце штаги чернильным карандашом было выведено: «Инж. Смелков № 1».
Смелков и Кобакидзе укрепили штагу, а Зимин и Куманин сделали первые удары лопатой.
В мокрой от пота рубашке, стоя в глубоком колодце, Зимин накладывал лопатой вырытый грунт в бадейку, привязанную к деревянному вороту на козлах. Харитон, стоявший наверху возле штаги с надписью «Инж. Смелков № 19», поднял бадейку наверх и вывалил грунт в лоток. Вокруг шурфа, чуть поодаль, на бумажках лежали отмытые пробы.
— Как дела? — спросил подошедший к Харитону Арсен.
— Мыслимо ли дело всю землю насквозь прорыть? — проворчал Харитон. — Камни — они и есть камни.
На песчаной отмели, обнаженный до пояса, Зимин умело орудовал лотком, оставляя на дне темный шлих. Тася над небольшим костром просушивала пробы на железном совке. Чуть выше по течению работал Куманин. Лоток явно не слушался его неопытных рук, порода соскальзывала в ручей, и Куманин ладонями пытался удержать ее на лотке.
Заметив подошедшего Кобакидзе, Куманин бросил лоток.
— Хватит. Приказывайте — что угодно сделаю… а переливать из пустого в порожнее — не желаю!
— Когда мы вернемся в Петроград, — негромко сказал Кобакидзе, — напомните мне, пожалуйста, что к двадцати суткам гауптвахты я вам прибавил еще пять… А переливать из пустого, как вы говорите, в порожнее вам все-таки, товарищ Куманин, придется. Все лето. Повторите приказание!
— Есть, переливать из пустого в порожнее, — не глядя на Кобакидзе, повторил Куманин и снова взялся за лоток.